Сердцеед
Шрифт:
— Обожаю его! — говорю я.
— Я знаю, ты всегда интересовалась тем, с чего мы начинали. Поэтому ты мне и нравишься, Рейчел, — говорит она, не выказывая ни малейших признаков теплоты. Кажется, просто констатируя факт. — Знаешь, «Эдж» раньше что-то значил. Все эти годы, ранее, мы не боялись нарушать правила, рисковали там, где другие журналы пасовали. Ты кажешься единственной, кто все еще придерживается этого. “The Sharpest Edge” — «Под пристальным взглядом» — рубрика с наибольшим числом комментариев. Ты сосредоточена на трендах и высказываешь свое суровое, истинное мнение. Даже когда люди не согласны
— По этой причине, как мне кажется, в моем офисе сейчас ты, а не Виктория, — она вскидывает голову, указывая вне офиса, на мою величайшую соперницу, Викторию, должно быть, занятую на своем рабочем месте.
Вики. Помимо меня, она единственная упорно трудится в «Эдж» и каким-то образом всегда преуспевает, обходя меня. Я не испытываю враждебности по отношению к Виктории. И все же складывается ощущение, что проходит какой-то конкурс популярности, на который я не подписывалась. Она всегда выглядит чертовски счастливой, когда Хелен недовольна тем, что я написала, и порой я не могу написать ни слова, просто потому, что волнуюсь, что подумает Виктория.
— Видишь ли, я подумываю прищемить кое-кому хвост. Если мы хотим остаться в деле, становится все яснее и понятнее, что требуется что-то более радикальное. Что-то, что заставить людей заметить «Эдж». Ты со мной?
— Я согласна. Если есть возможность вдохнуть в «Эдж» новую жизнь...
— Мы стали такими жалкими, такими трусами; пишем репортажи с безопасного расстояния, боясь высунуться, боясь нажать на кнопку, чтобы не взорваться. Мы гаснем. Нам нужно освещать темы, которые пугают нас, завораживают... а никто не восхищает этот город сильнее, чем наши холостяки-миллиардеры. Ты знаешь, о ком я говорю?
— О плейбоях?
Она улыбнулась.
— О худшем их них, — она протягивает другой журнал. Я смотрю на обложку, надпись на которой гласит: «Святой или Грешник?»
— Малкольм Сент, — шепчу я.
— Кто же еще.
У человека, который смотрит на меня с обложки, идеальное лицо, прекрасные губы и глаза, зеленее донышка пивной бутылки. Его улыбка сулит беду. Она как бы говорит, что ему нравится причинять неприятности и что, чаще всего, он выходит сухим из воды. Но есть и какая-то отстраненность, какой-то холод в его взгляде. О да, эти зеленые глаза сделаны из зеленого льда.
— Я слышала о нем, — я признаюсь, начиная нервничать. — Да и кто из живущих в Чикаго не слышал.
«Безжалостный», как о нем говорят.
«Прожженный бабник», говорят они.
И настолько амбициозен, что утер бы нос бы даже Мидасу. О да. Поговаривают, что Сент не успокоится, пока не заполучит весь мир.
— Виктория думает, что ты слишком молода и неопытна, чтобы браться за столь рискованный проект, Рейчел. Но ты одинока, а она нет.
— Хелен, ты знаешь, как сильно мне нравится писать о трендах, но также ты в курсе, что мне очень хочется писать о чем-то более важном, истории о домах людей, о безопасности. Я хочу заслужить эту возможность, и если это и есть мой шанс, тогда я тебя не подведу. Какого рода историю о нем ты бы хотела?
— Разоблачительную статью, — она ухмыляется. — Ту, из которой мы узнаем сочные и пикантные подробности о нем. Я говорю о четырех конкретных
Я слушала. Мое любопытство работает в полную мощность. Но кое-что меня смущает. Ложь. Маленькая безобидная ложь. Конечно, я иногда обманываю. Я же человек. Я делала хорошие вещи и плохие вещи, но я предпочитаю придерживаться стороны добра. Я дорожу своим сном, покорнейше благодарю. Но именно этого шанса я жаждала с тех пор, как поступила в колледж.
— И если Сент захочет поиграть с тобой, — продолжила Хелен, — ты должна быть готова. Возможно, тебе придется подыграть ему в ответ. Ты сможешь это сделать?
— Думаю, да, — я отвечаю, выглядя намного более уверенной, чем себя чувствую. Просто я... я не знаю, сколько еще возможностей вроде этой мне представится. Я никогда не смогу перейти к освещению вещей, которые важны для меня, если не приложу всех сил, чтобы быть услышанной. Если не возьмусь за тему, которая так волнует читателей, что способна дать мне голос, который услышат, а я очень, очень хочу этот голос.
— Думаешь, ты можешь сделать это? Или... — она смотрит в сторону.
Нет. Я не могу позволить Виктории заполучить эту статью. Я не могу отступить. На самом деле, это настолько принципиально, что я не сдвинусь с места.
— Я сделаю это. Я способна. Я хочу хорошую историю, — заверяю я Хелен.
— Мы всегда можем подождать, и найти тебе другую хорошую историю, Рейчел, — говорит она, теперь играя адвоката дьявола.
— Я сделаю это. Теперь он — моя история.
— Он — история всего Чикаго. Он любимец Чикаго. С ним нужно обращаться осторожно.
— Он — это история, которую я хочу рассказать, — заверяю я ее.
— Это я и хотела услышать, — она смеется. — Рейчел, ты просто прелесть. Ты хорошенькая. Ты смешная и ты тяжело трудишься, ты отдаешь всю себя, но все, ради чего ты живешь, настолько наивно. Ты здесь вот уже два года, еще даже не закончив колледж, ты уже достигла цели. Но ты все еще юная девушка, играющая в мире для взрослых. Ты слишком молода, чтобы знать, что есть особые правила поведения в обществе богачей в этом городе.
— Я знаю, что мы обычно стараемся угодить богачам.
— Просто помни, Сент может уничтожить журнал. Он не должен обо всем узнать. К тому времени, как все станет известно, он увидит свое лицо на обложках в газетных киосках.
— Он меня не поймает, — бормочу я.
— Хорошо, Рейчел, но я хочу интимных откровений. Я хочу все детали. Я хочу почувствовать себя в его шкуре. Каково это, быть им? Ты расскажешь это всему городу, — она счастливо улыбается, возвращая компьютер к работе, шевеля мышкой. — Я жажду услышать обо всем. Так что вперед, Рейчел. Раздобудь историю и напиши ее.