Сердечная тайна королевы

Санд Жаклин

А Шарлотта-Маргарита действительно спрашивала про шевалье де Фобера. Королеве не послышалось. По правде говоря, принцесса была весьма недовольна собой. Вместо того чтобы, встретившись с лейтенантом, напоминать ему о прошлой связи, стоило расспросить Эме о том, например, где он живет в Париже. То, что де Фобера больше нет в Нуази, Шарлотта выяснила сегодня утром, наведавшись туда. Мазарини и его гвардейцы отбыли в столицу – так ей сказали. Ах, если б она тогда спросила Эме, сейчас бы не пришлось маяться в неизвестности.

Разумеется, принцесса

не была влюблена. В ее возрасте увлечения мужчинами уже не приводят к умопомраченьям. Во всяком случае, Шарлотта очень на это надеялась. Но придворная жизнь так пресна, Лувр походит на свежую могилу, дети выросли (впрочем, ими принцесса не особо интересовалась и ранее), престарелый муж забавляется политикой и любовницами. На ее долю остаются сплетни, новые наряды и карточные партии с королевой. Иными словами, Шарлотте-Маргарите было скучно. А Эме де Фобер казался превосходным развлечением. Только вот куда он умудрился запропаститься? Караульные гвардейцы так и не сказали ей ничего путного, а капитан де Кавуа под руку не подвернулся.

Ее величество тем временем возвратилась в гостиную, уже без фрейлины, зато в обществе герцога де Бофора и кого-то из его приближенных. Принцесса лениво кивнула в ответ на приветствие этого типа с ободранной щекой. Сейчас ко двору возвращаются многие из недругов Ришелье. И тянут за собой своих миньонов. Ничего не поделаешь, придется привыкать к тому, что в Лувре нынче много новых лиц.

Граф де Шантонеф тем временем засобирался уходить.

– Вы покидаете меня, мой друг? – немного изумленно заметил герцог де Бофор. – Так скоро? Разве не вы несколькими часами раньше буквально жаждали оказаться в Лувре? Или вы тоже находите этот проклятый дворец похожим на склеп?

– Что вы, ваше сиятельство. После долгой отлучки я нахожу Лувр весьма привлекательным местом. Просто у меня внезапно появились… – он замялся, – некоторые неотложные дела.

– Как знаете, граф. Как знаете, – Франсуа неторопливо отвел своего спутника в сторону, подальше от карточного стола Анны Австрийской. – Между прочим, я как раз собирался дать вам одно деликатное поручение.

– Всегда к вашим услугам, монсеньор.

– Вы запомнили мадемуазель де Лажуа?

– О да.

– В таком случае, мне хотелось бы, чтобы вы проследили за ней, узнали, с кем она встречается, есть ли у нее какие-либо тайны, может быть, слабости…

Граф де Шантонеф поклонился. На лице его появилась жесткая усмешка.

– Сделаю все, что в моих силах, монсеньор.

Маркиза д’Оди провела эту ночь более чем скверно. Напуганная вчерашней встречей в Лувре, она дремала чутко, в страхе просыпаясь от каждого звука. А огромный старый дворец, как выяснилось, был просто наполнен ночными звуками. В результате утром девушка вскочила едва ли не раньше прачек и собиралась уже уехать, когда наткнулась на маркиза. Гости остались в отеле д’Оди, и Луи-Батист полагал, что дочь поможет развлекать их и дальше. Виолетта не смела ослушаться, к тому же королева официально освободила ее от присутствия сегодня во дворце. Пришлось терпеть светскую пытку дома. Виолетта улыбалась, вела беседы, но сердце ныло.

Наконец, гости засобирались домой.

Уже сгущались сумерки. Виолетта велела заложить карету. Написал ей Эме или нет, но он сейчас казался мадемуазель де Лажуа единственным человеком, у которого она могла просить совета. Правда, Виолетта, так же, как и принцесса Конде, не имела понятия, где найти шевалье. Единственным преимуществом девушки оказалось провинциальное воспитание, в котором было заложено намного меньше условностей, чем требовала придворная жизнь. Поэтому вместо того чтобы ломать голову о том, насколько превратно люди могут истолковать ее расспросы, маркиза велела Жаку ехать прямиком в Пале Кардиналь.

Судьба была благосклонна к девушке. Первый же гвардеец, которого она увидела из окна – один из патрульных, охранявших ворота дворца, – показался Виолетте знакомым.

– Вот вас-то мне и нужно, сударь, – маркиза, отодвинув занавеску, поманила Кароньяка к экипажу.

Мсье Булот, охочий до любых сплетен, тут же расплылся в довольной улыбке, в свою очередь, узнав даму.

– Я к вашим услугам, сударыня.

От усердия он скинул шляпу, щедро подметая роскошным пером парижскую мостовую.

– Не подскажете ли мне, любезный, где я могу найти вашего лейтенанта?

– Шевалье де Фобера? – с самым наивным видом переспросил Кароньяк, хоть и не сомневался в ответе девушки. Виолетта кивнула. – Так он у себя дома. Лейтенант снимает флигель на улице Святой Анны.

– Будьте любезны, скажите моему кучеру точный адрес.

Эме, одетый в темные брюки, легкие сапоги и белую рубаху, сидел в мягком кресле за столом (вставать де Фобер начал уже утром) и как раз занимался тем, чего мадемуазель де Лажуа ожидала от него еще вчера: пытался написать маркизе д’Оди письмо. Текст этого послания давался шевалье с явным трудом, хотя обычно лейтенант де Фобер не испытывал недостатка в красноречии. Впрочем, он вообще нечасто писал женщинам, сие обстоятельство могло послужить своего рода оправданием.

– К вам маркиза д’Оди, сударь, – с порога сообщила мадам Нуарэ, хозяйка дома. Не дав растерявшемуся шевалье времени на осмысление этой неожиданной новости, она пропустила мадемуазель де Лажуа в комнату и закрыла дверь с той стороны, предварительно предупредив: – Я ухожу. Если вам что-то понадобится, то скажите сейчас.

Де Фобер молча покачал головой, и мадам Нуарэ ушла.

– Виолетта? – Эме позволил себе деликатно удивиться. И тут же торопливо скомкал лист бумаги, над которым страдал последнюю четверть часа.

– Я вам помешала, шевалье? – поинтересовалась девушка, старательно пряча неловкость за светской улыбкой. Видеть лейтенанта оказалось не менее мучительно, чем не видеть его. Маркиза уже успела тысячу раз мысленно напомнить себе, что она явилась сюда по делу, но помогало это мало. Оставалось только улыбаться. – Очередное донесение его высокопреосвященству?

– Нет. На этот раз я пытался написать вам.

– Мне? Вот как. Ну, так отдайте письмо мне. Раз уж я здесь, – мадемуазель де Лажуа протянула руку за бумагой, но Эме не спешил с ней расстаться.