Сердечные струны
Шрифт:
Прижал ее ближе — к себе, к своему жару.
Девушка попыталась отстраниться, но сразу же затихла, повернувшись лицом к нему, подчинившись твердым, требовательным и властным движениям его языка; их бедра прижимались все сильнее и сильнее — получилось идеальное соответствие тел, словно какой-то искусный скульптор создал их специально друг для друга; его движения зажигали ее пылающим жаром желания, зная, что никогда не увидит ее; сладостно изгибаясь навстречу, она как будто уверяла, что не забудет его.
Закончив чувственное объятие так же, как и начал — нежно,
Теодосия поняла: поцелуй — его прощание и осознала, что будет по нему скучать.
Устроившись на другой стороне стола, она наблюдала, как доктор Уоллэби дочитывает последнюю страницу тезисов, подготовленных ею как часть экзамена. Свет лампы и лунное сияние освещали тарелки с ужином, клетку попугая, кувшин со свежими колокольчиками и тонкое, угловатое лицо доктора Уоллэби.
«Действительно, — думала девушка, разглядывая ученого, — они с Аптоном похожи как братья, с единственной разницей в том, что доктор старше, а линзы его очков, увеличивая глаза, делали их похожими на два голубых блюдца, приклеенных по обеим сторонам лица».
Ей вспомнились другие голубые глаза, длинные черные волосы, усмешка и невообразимая масса мускулов.
И будто ощутила ритмичное покачивание его бедер: назад, вперед — свободно, легко.
Поерзав на стуле, она заставила себя сосредоточиться на докторе Уоллэби и думать о том, чтобы не упустить возможность завести разговор о зачатии ребенка. Вернувшись домой несколько часов назад, ученый не обсуждал ничего, кроме своих исследований.
А она не могла сосредоточиться ни на чем, кроме прощального поцелуя Романа — сознание сохранило его таким реальным, таким живым, что тело все еще чувствовало объятие мужчины, желавшего ее.
Сдержав низкий стон, подступавший к горлу, сунула кусочек свежей груши в клетку попугая.
Тот откусил ее.
— Доктор Уоллэби, — воскликнул Иоанн Креститель с куском груши в клюве, — не будете ли вы так любезны помочь мне забер….
Теодосия быстро захлопнула ему клюв и слабо улыбнулась озадаченному ученому.
Доктор Уоллэби закончил чтение ее обширного научного проекта.
— Это великолепно. Поразительное понимание Колеоптеры, мисс Уорт.
— Колеоптера, — пробормотала Теодосия, вспомнив, как Роман не расслышал имя и сказал ей, что знает о Клеопатре и змее.
— Мисс Уорт?
— Да? О… — Да что это с ней? Вот, наконец, человек — предмет ее восхищения на протяжении многих лет, а все, о чем она продолжает думать, это Роман Монтана, мужчина, которого знает всего три дня!
— Для меня совершенно очевидно, что вы очень много времени посвятили изучению моих находок, — заявил доктор Уоллэби. — Не сомневаюсь, вы будете прекрасным ассистентом. Должность ваша.
Она радостно ахнула.
— Огромное вам спасибо, доктор Уоллэби! Вы не представляете, что это для меня значит.
— Добро пожаловать. Как вы знаете, я планирую отплыть обратно
Теодосия кивнула — обязательно вернется в Бостон, но не раньше, чем с ребенком на руках.
— Доктор Уоллэби, есть один вопрос, который я бы хотела с вами обсудить. Точнее, он из области отношений между полами, и я…
— А, так вы уже слышали, не так ли? — Доктор Уоллэби улыбнулся. — Что ж, полагаю, новости должны были распространиться рано или поздно.
— Новости? Он положил ее тезисы на стол и вытащил из кувшина один колокольчик.
— Lupinus subcarnosus, — задумчиво пробормотал он, вертя стебель цветка между пальцами. — Колокольчик был завезен в нашу страну в середине сороковых годов девятнадцатого столетия либо русскими иммигрантами, которые захватили его с намерением посадить, либо случайно с грузом семян льна из Германии. Способ их появления здесь, однако, не имеет значения. Что меня интересует, так это непосредственно сами цветы.
Теодосия взглянула на колокольчик, не в состоянии понять неожиданное решение ученого обсуждать цветок. — Если слюна редкого жука Пандамонхангаба может быть прекрасным средством от облысения, — продолжал доктор Уоллэби, — то обычный колокольчик проявляет огромный потенциал в качестве средства от мужской импотенции. Теодосия нахмурилась.
— Импотенции, доктор Уоллэби?
Он поднялся, сцепив худые руки за спиной, колокольчик свисал из его пальцев, пока он некоторое время мерил шагами комнату. Наконец, остановившись перед стулом Теодосии, посмотрел на нее.
— Не знаю, как выразить радость, которую испытываю в связи со своими первоначальными открытиями: импотенция — болезнь, делающая несчастными великое множество мужчин. Хорошо понимая глубину вышеуказанного несчастья, твердо намерен продолжать эксперименты. Моя дилемма, однако, состоит в том, что могу продолжить свои исследования в Бразилии и почти не имею времени на что-либо иное.
Теодосия уставилась на него, припоминая слова Аптона о том, что доктор Уоллэби предпочел остаться холостым по личным причинам, — смутное дурное предчувствие омрачило блестящие планы, однажды построенные.
— Что вы хотите сказать, говоря, что лично понимаете подобное несчастье?
Он печально улыбнулся.
— Хотя я и посвятил свою жизнь научным изысканиям, было время, когда хотелось иметь жену и детей, но пришлось отказаться от этого желания, потому что не способен зачать детей. Видите ли, мисс Уорт, имею несчастье страдать импотенцией.
Утреннее солнце заливало видавший виды деревянный указатель, гласивший — «Уайлд Виндз». Прибитый гвоздями к одному из деревьев, росших вдоль дороги, он указывал прямо вперед. Теодосия на секунду отпустила поводья, развязала ленточки розовой шляпки и быстро поправила гладкий узел волос на затылке.