Серебро и свинец
Шрифт:
Полковник решительно ступил на подножку и распахнул дверь кунга.
В полумраке табачного дыма тускло блеснули звездочки на погонах. Игравший сидел вполоборота к Вяземскому, склонившись над гитарой, и полковник не видел его лица, но голос… фигура… Ржевский тоже любил перебирать струны именно так – низко склонившись, чуть ли не обернувшись вокруг гитары.
– Валерий?!
Игравший обернулся.
– Товарищ полковник?
На Вяземского недоуменно смотрел абсолютно незнакомый ему старший лейтенант. Другое лицо… да и волосы темные, как же он сразу-то
– Нет, ничего. – Полковник привалился спиной к двери. В горле у него отчаянно запершило – должно быть, от сигаретного дыма, вытянутого сквозняком, и глаза слезятся оттого же… а вот сердце…
– Просто… обознался, – выдавил Вяземский. – Услышал, как вы тут играете… у меня знакомый точно так же играл… как вы. Думал… что он.
– Товарищ полковник, с вами все в порядке? – озабоченно спросил кто-то из невидимых Вяземскому в глубине кунга слушателей.
– Что? Да, все нормально. – Полковник стиснул зубы и с трудом отклеился от двери. – Это я все к климату… приспособиться не могу.
– Да, климат здесь еще тот, – рассмеялись в темноте. «В Анголе было жарче», – подумал Вяземский. Но вслух не сказал.
– Простите, что прервал, – обратился полковник к гитаристу. – Вы продолжайте…
– Хотите присоединиться, товарищ полковник? – предложил кто-то из слушателей.
– В другой раз как-нибудь. – Вяземский виновато улыбнулся. – Меня в штабе ждут.
«Никто меня не ждет. Вру… как сивый мерин. Просто… так хотелось встретить кого-то из тех». С тех пор как после неудачного вторжения в Эвейн всех его участников раскидали по разным уголкам социалистического Афганистана, Вяземский еще не столкнулся ни с одним из прежних знакомцев. Он сильно подозревал, что многих уже не встретит никогда. В конце концов, прошло шесть лет войны.
Он повернулся и зашагал прочь от кунга, а вслед ему из раскрытой двери тихо заструилась песня:
Утро будет для живых, Ну а павшим – честь и слава. Будь мне памятью о них Пограничная застава…– Не успеть, – сказал авианаводчик. Полковник, высунувшись по пояс из БТРа, посмотрел вперед.
– А что там вообще?
– Цепляют, – отозвался капитан. – Пока подцепят, пока оттащат… а потом щупами.
– А почему танк с тралом не взяли?!
– Почему-почему… торопились, блин! Вот и доторопились! Теперь точно успеем к… – Авианаводчик безнадежно махнул рукой.
– Товарищ полковник! – позвал Вяземского худенький, весь в пыли солдатик-связист. – Есть связь с разведгруппой.
– Сейчас… – Вяземский ловко соскочил с БТРа, стараясь не коснуться брони – ожог можно было схлопотать запросто.
Они подошли к одинокому дереву у обочины, в призрачной тени которого склонился над рацией второй радист, постарше, монотонно повторявший в микрофон:
– Ноль седьмой, ноль седьмой, я ноль девятый, как слышишь, прием?..
Он, не поднимая головы, протянул полковнику второй комплект наушников и продолжил бубнить: «Ноль
– Да слышу я тебя! – раздался из наушников до боли знакомый голос, заставивший сердце Вяземского сжаться в комок. – Слышу.
– Владимир… – тихо прошептал полковник и, вырвав у радиста микрофон, яростно заорал: – Вовка! Перовский! Ты меня слышишь?
– Товарищ полковник?! – В голосе Перовского прорезалось усталое удивление. – Вот так встреча. Жаль, что не личная.
– Вовка, черт. – Полковник изо всех сил постарался сдержать волнение. – Мы идем к вам, слышишь, идем! Продержитесь еще пару часов! Мы идем!
– Фигня все это, полковник, – прошептали наушники. – Я же знаю. У вас там впереди такое милое ущелье… Если втянетесь туда колонной с ходу, духи вас на шашлык разделают. А попытаетесь их по правилам брать… хорошо, если к вечеру будете.
– Володя… – У Вяземского сорвался голос. – Разведка…
– Я же сказал – фигня, – звучал у него в ушах спокойный голос Перовского. – Слушай обстановку, артиллерия: нас зажали ночью, загнали на вершину холма. Мы заняли круговую. А утром выяснилось, что рядом две господствующие высоты. Духи затащили туда ДШК и ЗГУ и начали спиливать наш холмик под ноль. Вертушки попытались нас снять – потеряли одну машину и ушли ни с чем. Два часа назад духи подтащили минометы. Сейчас у нас половина двухсотых, а остальные трехсотые, и я в их числе. Патронов – по полрожка на брата.
– Володя, я…
– Ни хера ты не сможешь сделать, Сашка. – Голос Перовского был отстраненно сух. – Попытаешься прорваться – сам ляжешь и солдат положишь. Да и вообще – поздно.
– Нет!
– Полчаса назад, – выплюнули наушники, – я вызвал авиацию. Массированный БШУ по нашим координатам. Тут духов сбежалось голов семьсот… а то и больше, со всего укрепрайона. Так-то, полковник.
Вяземский промолчал.
– Ты уж извини, – хмыкнули наушники, – что так вышло. Я…
Голос Перовского куда-то пропал. В наушниках коротко тявкнули две автоматные очереди и чей-то отчаянный, затяжной вой…
– Совсем обнаглели душары, – сообщил Перовский с безумной доверительностью. – Пять минут подождать не могут. Ну так вот. Ты передай привет всем нашим… кого увидишь… особенно… А черт, если увидишь, сам поймешь, кому.
– Вовка… – в четвертый раз повторил Вяземский.
– Знаешь, – неожиданно повеселевшим голосом сказал Перовский. – А я так курить и не начал. Совсем не пробовал. Вот кабы знать, что зря… Ладно, полковник, прощай.
В наушниках что-то звонко щелкнуло.
Вяземский, зажмурившись, изо всех сил стиснул микрофон… и недоуменно уставился на кусочки черной пластмассы, впившиеся в ладонь.
– Идут, – сказал авианаводчик.
Он стащил с головы панаму, вытер обильно струившийся пот и, яростно нахлобучив ее, уставился в ослепительно голубое небо, где чертили свой путь серебристые черточки МИГов. Наконец они скрылись за гребнем… и через пять растянувшихся в бесконечность минут Вяземский почувствовал, как тяжко содрогнулась земля под ногами.