Серебро и свинец
Шрифт:
Негритенок сверкнул белозубой улыбкой и, повернувшись, бросился бежать.
– Стой!!!
Быстро-быстро ходят вверх-вниз худые лопатки.
– Сто-о-ой!
Черт, как он уже далеко, метров тридцать, только пятки сверкают, кто-то из кубинцев хватает за руку и тут же летит кубарем, но на это уходят драгоценные секунды…
Вспышки почти не видно, только столб серой пыли ударяет вверх, а когда он опадает, становится видно крохотное скорчившееся тельце. И звон в ушах. Мерзкий, надоедливый звон.
– Вяземский слушает.
– Товарищ
Полковник покосился на лежащие на тумбочке часы.
– Что, прямо сейчас?
Два часа пополуночи. Тиха украинская ночь, чтоб ее…
– Так точно, товарищ полковник. Машина уже вышла.
Полковник вздохнул.
– Через семь минут выйду, – сказал он и, не глядя бросив трубку, откинулся на подушку.
Потолок был с трещиной, рисунком напоминавшей пальму.
– Добрый день, товарищ полковник.
– Здравия же… то есть здравствуйте. – После четырехчасового перелета Вяземский даже не сразу сообразил, что на сидящем за столом человеке нет не только погон, но и каких-либо других атрибутов военной формы.
– Присаживайтесь, пожалуйста. Чай, кофе?
– Кофе, если можно, – выдавил полковник. Сидящий за столом прижал кнопку селектора, немедленно отреагировавшего противным хрипом.
– Нин, сделай нам, пожалуйста, два кофе… Вам сахар, сливки?
Вяземский мотнул головой.
– Просто два кофе, – закончил штатский, посмотрел на полковника, покачал головой и добавил: – И пару пирожных.
– Извините, а не подскажете заодно, где у вас тут… уборная? – спросил полковник. – Я прямо с аэродрома, на транспортниках, знаете ли, с удобствами туго, а встречающим было, похоже, приказано передать меня с рук на руки.
– Вечно у нас так – все, что не нужно, исполняют от и до, – вздохнул штатский. – А что нужно… Направо в конце коридора.
Через несколько минут Вяземский, запив горячим кофе последний кусочек пирожного, пришел к выводу, что счастье в жизни все-таки есть. И полному его наступлению мешало лишь существование сидящего напротив субъекта. Мешало, впрочем, не сильно.
– Ну вот, – округленько вымолвил штатский, проследив, как Вяземский аккуратно ставит беленькую чашку на столь же белоснежную скатерть. – Теперь, думаю, вы в состоянии воспринимать окружающую реальность более адекватно.
Господи, где он слов-то таких нахватался, подумал полковник. У него же на лбу четыре класса образования и школа партактива… или КГБ? Диссидентов, что ли, курировал?
– Я – майор Комитета госбезопасности Кобзев. Степан Киреевич.
«Имя-то какое редкое», – отметил про себя полковник.
– Должен вам сообщить, что вы, в числе прочих, были отобраны для выполнения правительственного задания особой важности, – заявил гэбист и выжидательно уставился на полковника.
«И что мне теперь – вытянуться по стойке «смирно» и заорать гимн?» – устало подумал Вяземский.
– Товарищ майор, простите, а кем отобран?
– Вышестоящим командованием, – отрубил Кобзев.
– Дело в том, – пояснил полковник, – что я совсем недавно
– Нам это известно, – сообщил майор. Вяземский с трудом подавил сильнейшее желание зевнуть.
– Разумеется, вы можете отказаться, – сказал майор тоном, яснее всяких слов говорившим: «лучше, сволочь, не пробуй». – Тогда вам надо будет просто дать мне подписку о неразглашении, и на этом наш разговор завершится.
– О неразглашении, простите, чего? – осведомился полковник.
– Самого факта разговора, – пояснил Кобзев. – Равно как и его содержания.
Ну да, местонахождение здешнего толчка является самой охраняемой гостайной, подумал полковник.
– Я согласен. То есть, – поправился Вяземский (боже, как спать хочется!), – готов оправдать высокое доверие, оказанное мне партией и правительством.
Майор кивнул и, вытащив из верхнего ящика стола тоненькую стопку листов, протянул ее полковнику.
– Вот. Внимательно ознакомьтесь и распишитесь под каждым листом. Это, – он слегка улыбнулся, но до глаз улыбка не доходила. Такого вежливого кривлянья губ полковник насмотрелся вдосталь, и пакостное выражение лица собеседника его уже не коробило, – тоже подписка о неразглашении, но немного другая. Она необходима для получения допуска к проекту.
– Извините, а ручка у вас есть? – спросил Вяземский.
– Да, вот. Возьмите.
Полковник быстро пробежал глазами листы, каждый абзац на которых начинался либо с «запрещается», либо с еще более грозного «карается», и, размашисто подмахнув под каждым, вернул их гэбисту.
– Кстати, а откуда у вас фамилия такая – Вяземский? – спросил Кобзев, пряча листы обратно в стол.
Поздно же вы, батенька, спохватились, подумал полковник. Ну да ладно, ловите… бризантным.
– Это фамилия моей прабабки. Она действительно была Вяземская, из тех самых, князей. Мужа, правда, нашла себе классово чуждого – красного командира. Так что быть мне выходило Потаповым, да вот только когда прадеда-комкора в сороковом, – полковник криво усмехнулся, – взяли, он успел кинуть записку, «так, мол, и так, будь лучше, сынок, потомком князьев, чем сыном врага народа».
Вяземский вздохнул.
– Выпустили его через год, – продолжил он. – В мае, как раз за месяц. Ну а потом было уже не до фамилии. Так вот и остались мы Вяземскими, – закончил полковник и откинулся на спинку стула.
Наблюдать сейчас за гэбистом, подумал он, было сплошным удовольствием. Тот нервно побарабанил пальцами по столу, потянулся было за листами, но моментально отдернул руку, словно на их месте внезапно объявился скорпион, суетливо покрутил в пальцах ручку, бросил ее, полез во внутренний карман, долго там чего-то искал. Не обнаружив искомого, Кобзев наклонился и начал яростно грохотать выдвигаемыми ящиками стола. На четвертом ящике он издал приглушенно-радостное «угум», и на свет божий появилась мятая пачка «Примы». Гэбист лихорадочно вытряхнул из нее сигарету, прикурил от протянутой Вяземским «зиппы», от волнения даже не обратив внимания на идеологически враждебный предмет, и глубоко, с наслаждением, затянулся.