Серебряная клетка

Буланова Юлия

– Да что ты со мной, как с больным обращаешься?! Я вполне здоров и оберегать меня от нервных потрясений не надо. Что бы там ни было, переживу.

– Не обижайся, Вадим, но я не уверен в том, что ты действительно здоров. Но не мне решать за тебя. Просто... то, что ты услышишь, лично меня повергло меня в настоящий шок. Захотелось напиться до чертиков, лишь бы не думать об этом.

– Да что там?

– Анатоль Вирэн рассказывает историю Дианы.

– Вирэн?

– Да. Этот человек хотел ее удочерить. Но попал в автокатастрофу незадолго до того, как были оформлены документы. Но социальные службы все же согласились оставить ей имя, которое он ей хотел дать. И избегая дальнейших вопросов. Ему было тридцать шесть лет. Сирота. Вырос в

приюте. Родственников не имел. Женат не был.

– Скажите, Анатоль, а были ли в вашей практике случаи, которые в народе зовут чудесами?
– спросил молодой светловолосый журналист у высокого поджарого мужчины в белом халате.

– Да. Конечно, - мягко улыбнулся кареглазый врач.
– Хотите, я вам такое чудо даже покажу?

– Буду рад посмотреть.

– Тогда нам сюда. В отделение педиатрии. Заходите. Вот сюда. И смотрите, - Анатоль указал на пластиковую кроватку, где, свернувшись калачиком спал ребенок.
– Красавица, правда?

Красавицей репортеру она, видимо, не показалась. Если взять во внимание его брезгливую гримасу, которую врач, поглощенный своей маленькой подопечной, даже не заметил. Но журналист быстро взял себя в руки и продолжил тоном, в котором слышалась живейшая заинтересованность:

– У этой девочки, наверное, очень интересная история?

– Да. И спорить готов, большое будущее. Иначе и быть не может.

– Почему?

– Упорная она. Вы знаете, что такое синдром Бринлера? Генетическое заболевание. Несовместимое с жизнью. Ни один из детей, пораженных им не прожил и полугода. Да и этот срок обеспечивали искусственно. А так... без немедленного медицинского вмешательства срок их жизни не дотягивает и до получаса. Нашей пациентке на тридцатой неделе беременности диагностировали у ее будущего ребенка именно этот синдром. Предупредили, что надежды нет. И она воспользовалась своим правом избавиться от нежизнеспособного плода. Были вызваны искусственные роды. Родилась девочка весом в два килограмма сто грамм. Родители отказались поддерживать жизнь ребенка.

– Почему?

– Ну, при синдроме Бринлера это все равно бессмысленно. Вылечить еще никого не удавалось. А за работу медбокс, надо платить. Страховка, как правило, не предусматривает патологическое развитие плода, несовместимое с жизнью.

– Они не могли себе позволить потратить такую сумму?

Доктор Вирэн зло усмехнулся, давая понять, что могли. Просто не захотели даже попытаться спасти их ребенка. Но чего еще можно ждать от тех, кто счел за благо избавиться от малыша за месяц до срока предполагаемых родов?

– Операция прошла нормально. Ничего необычного зафиксировано не было. Странности начались немного позже. Ребенок заплакал. Громко. И плакал долго. Это говорило хотя бы о том, что легкие развиты неплохо. Да и силы на такие вокальные упражнения у девочки с синдромом Бринлера быть не должно. Мы провели дополнительную диагностику. Но диагноз подтвердился. И по инструкции малышку поместили в медбокс, где она... должна была умереть.

Анатоль сделал судорожный вдох и резко отвернулся от камеры. Но буквально уже через минуту взял себя в руки и спокойно продолжил:

– Простите. Мне тяжело об этом говорить. Потому, что делал это я. И, не знаю... когда я ее на руки взял, она замолчала, а потом посмотрела мне в глаза. Внимательно так. Будто бы все понимала. И улыбнулась. У меня сердце замерло. А я, кляня себя за идиотизм и предвкушая штраф в половину моей месячной зарплаты за нецелевое использование дорогостоящей аппаратуры, пошел на должностное нарушение. Вместо режима «ожидание прекращения функционирования жизненных систем», я выставил «недоношенный ребенок». Бессмысленная трата ресурсов на безнадежного пациента. Это бы не помогло спасти девочку. Синдром Бринлера не оставлял ей ни малейшего шанса. Но поступить по-другому я не мог. Что, в конечном итоге, наверное, спасло ей жизнь. За два часа в холодном боксе с ограниченным поступлением кислорода и здоровый доношенный ребенок может серьезно

заболеть. Что уж говорить о восьмимесячном? Когда моя маленькая пациентка не умерла ни через два часа, ни через десять, ее биологические родители написали отказ от ребенка, мотивируя это тем, что не желают переживать такой стресс, как ожидание смерти дочери.

– И что?

– Простите?..

– Ну, девочка ведь жива. Ее родители, наверное, обрадовались, когда узнали?

– Нет. Они не узнали. Социальные службы хотели с ними связаться, но эти люди воспользовались своим конституционным правом и запретили беспокоить их по вопросам как-либо связанным с ребенком, от которого они отказались.

– А эта малышка? Как ее здоровье?

– Ее состояние консилиумом врачей было признано идеальным для ее возраста.

– А синдром... как вы его назвали?

– Бринлера. На третий день ее жизни к нам нагрянула проверяющая комиссия. И они очень заинтересовались, почему безнадежно-больной ребенок все еще жив и занимает работающий медбокс? Потребовали объяснений. Ну, а что я мог сказать? Сознался в содеянном и ждал расплаты. Девочку разбудили, когда извлекли из уютного и теплого медбокса. Поместили на стол под яркую лампу. Ей это, разумеется, не понравилось. И свое возмущение она выказала единственным доступным ей способом. Начала кричать. Сорок минут без перерыва. Замолчала только когда я ее на руки взял. Председатель комиссии решила, что это признак того, что младенец... умирает. И заставила меня вернуть ребенка на стол. Но оказалось, малышка просто немного устала и заснула. Проспала она минут пятнадцать. Проснулась. Поняла, что ее снова поместили туда, где ей быть не слишком нравится. Возмутилась этому факту еще громче, чем в первый раз. Я снова не выдержал. У меня сердце кровью обливалось. Да и не только у меня. Две медсестры, работающие в этом отделении, убежали пить успокоительное. Схватил девочку и понес в камеру диагностики. Просто, чтобы чем-то себя занять. Начал проводить обследование и не нашел ничего, что так или иначе указывало бы на то, что ребенок болен. Первоначальный диагноз был снят.

– Может, это было следствием ошибки системы?

– Совершенно исключено. Было проведено врачебное расследование. Неисправности оборудования выявлены не были. Кстати, эта крошка здесь только потому, что врачи не могут понять, как она смогла выздороветь? Но ни обследования, ни наблюдение ничего не дает. А смириться с тем, что случилось чудо, они не могут.

– Ну, а как вы сами думаете, в чем причина этого феномена?

– Не знаю. Может в том, что она сама хочет жить? Или в том, что она кому-то очень-очень нужна? Я, вообще, фаталист. Если происходит что-то, что мы не понимает, это не значит, что в этом нет смысла. Он есть. Всегда. Но это метафизическое объяснение. Рационально звучит несколько по-другому. Цитировать не буду. Но общий смысл такой. У ребенка было неизученное нарушение внутриутробного развития с симптоматикой, сходной с синдром Бринлера, хотя им и не являющееся. Поэтому система и выдала ложный диагноз. Следствием этого было запрещение искусственного прерывания беременности на поздних сроках и обязательное помещение детей с данным синдромом в медбокс на срок до пяти суток.

– И это дало какие-нибудь результаты?

– Да. Мы уже спасли этим двух детей. Близнецов.

– А ваша подопечная?

– Растет. Развивается. Вот уже головку держать начала. Меня узнает. Улыбается. Погремушки обожает. Живет, одним словом. И при этом без какого-либо медикаментозного вмешательства и готовится к скорейшей выписке. Это знаменательное событие случится через неделю.

– А как же назвали девочку?

– Диана Вирэн. Я решил идти до конца. Мы в ответе за тех, кому подарили жизнь. Как бы это ни произошло. Да воспринимать ее иначе, как своего ребенка у меня не получается. Она по вечерам засыпает только у меня на руках. А если я по какой-то причине хоть на полчаса задерживаюсь, такой скандал закатывает, что в другом крыле слышно, несмотря на всю звукоизоляцию.