Серебряная ложка
Шрифт:
Боддик, очевидно, наделенный даром предвидения, ушел в рощу. «Он единственное мое утешение», — подумал Майкл. Проводив приезжих в кухню, служившую в то же время столовой, Майкл достал бутылку рома, печенье и термос с горячим кофе.
— Мне ужасно досадно, что здесь такой беспорядок. Но, кажется, дом сухой, и одеял много. Неприятный запах от этих керосиновых ламп. Вы скоро ко всему привыкнете, мистер Суэн: ведь вы побывали на войне. Миссис Бергфелд, вы как будто озябли: налейте-ка рому в кофе; мы так делали перед атакой.
Все налили себе рому, что возымело свое действие. У миссис Бергфелд
— Боддик вам все объяснит и покажет. Я должен ехать: боюсь опоздать на поезд.
Дорогой он размышлял о том, что покинул свой отряд перед самой атакой. Сегодня он должен быть на званом обеде; яркий свет, драгоценности и картины, вино и болтовня; на деньги, каких стоит такой обед, его безработные могли бы просуществовать несколько месяцев; но о них и им подобных никто не думает. Если он обратит на это внимание Флер, она скажет:
— Мой милый мальчик, ведь это точно из романа Гэрдона Минхо, ты делаешься сентиментальным!
И он почувствует себя дураком. Или, быть может, посмотрит на ее изящную головку и подумает: «Легкий способ разрешать проблемы, моя дорогая, но те, кто так подходит к делу, страдают недомыслием». А потом глаза его скользнут вниз по ее белой шее, и кровь у него закипит, и рассудок восстанет против такого богохульства, ибо за ним — конец счастью. Дело в том, что наряду с фоггартизмом и курами Майклу подчас приходили в голову серьезные мысли в такие минуты, когда у Флер никаких мыслей не было; и, умудренный любовью, он знал, что ее не переделаешь и надо привыкать. Обращение таких, как она, возможно только в дешевых романах. Приятно, когда эгоистка-героиня, забыв о "всех земных благах, начинает заботиться о тех, у кого их нет; но в жизни так не бывает. Хорошо еще, что Флер так изящно маскирует свой эгоизм; и с Китом... впрочем. Кит — это она сама!
Вот почему Майкл не заговорил с Флер о своих безработных, когда ехал с ней обедать на Итон-сквер. Вместо этого он прослушал лекцию об одной высокой особе, в жилах которой текла королевская кровь, — эта особа должна была присутствовать на обеде. Он подивился осведомленности Флер."
— Она интересуется социальными вопросами. И не забудь, Майкл, нельзя садиться, пока она не пригласит тебя сесть; и не вставай, пока она не встанет.
Майкл усмехнулся.
— Должно быть, там будут всякие важные птицы. Не понимаю, зачем они нас пригласили.
Но Флер промолчала — она обдумывала свой реверанс.
Особа королевской крови держала себя любезно, обед был великолепен, ели с золотых тарелок, блюда подавались с невероятной быстротой, что Флер приняла к сведению. Из двадцати четырех обедавших она была знакома с пятью, а остальных знала смутно, больше по иллюстрированным журналам. Там она видела их всех — они разглядывали на ипподромах скаковых лошадей, появлялись на фотоснимках со своими детьми или собаками, произносили речи о колониях или целились в летящую куропатку. Она тотчас же догадалась, почему на обед пригласили ее и Майкла. Его речь! Словно новый экземпляр в зоологическом саду, он возбуждал любопытство. Она видела, как гости посматривали в его сторону;
— Недостаток знания — опасная вещь, миссис Монт, — сказал он, когда настала его очередь.
— Где-то я об этом читала, — сказала Флер. — Уж не в библии ли?
Товарищ министра вздернул подбородок.
— Быть может, мы, работники министерства, знаем слишком много, но, несомненно, ваш супруг знает недостаточно. Фоггартизм — забавная теория, но и только!
— Посмотрим, — сказала Флер. — А вы что скажете, адмирал?
— Фоггартизм? Что это такое? Какой-нибудь новый «луч смерти»? Знаете ли, миссис Монт, я вчера видел одного человека, так он — честное слово открыл луч такой силы, что проходит через трех быков и девятидюймовую кирпичную стену и поражает осла, стоящего за стеной.
Флер искоса взглянула на своего соседа слева и, наклонившись к адмиралу, прошептала:
— Хорошо бы, если б вы поразили осла, сидящего по левую мою руку; он в этом нуждается, а я тоньше девятидюймовой стены.
Но адмирал не успел направить свой «луч смерти» — особа королевской крови встала из-за стола.
В гостиной, куда перешла Флер, она некоторое время мало говорила и многое подмечала, потом к ней подошла хозяйка дома.
— Моя дорогая, ее высочество...
Флер, собираясь с мыслями, последовала за хозяйкой.
Сердечным жестом белой руки ей указали место на диване. Флер села. Сердечный голос сказал:
— Какую интересную речь произнес ваш муж! Она показалась мне такой новой и свежей.
— Да, мэм, — ответила Флер, — но говорят, что это ни к чему не поведет.
Улыбка скользнула по губам, не тронутым краской.
— Возможно. Он давно в парламенте?
— Только год.
— А! Мне понравилось, что он выступил в защиту детей.
— Кое-кто находит, что он проповедует новый вид рабства для детей.
— В самом деле? А у вас есть дети?
— Один ребенок, — сказала Флер. — И признаюсь, я бы не согласилась с ним расстаться, когда ему исполнится четырнадцать лет.
— Да? А вы давно замужем?
— Четыре года.
В эту минуту кто-то привлек к себе внимание высокой особы, и она вежливо закончила — разговор. Флер показалось, что ее высочество осталась не вполне довольна ее семейной статистикой.
Домой они возвращались в такси, медленно пробиравшемся сквозь густой туман. Флер была оживлена и взволнована, а Майкл молчал.
— Что с тобой, Майкл?
Тотчас же его рука легла ей на колено.
— Прости, милочка! Но, право же, как подумаешь...
— О чем? Ты имел успех, привлек всеобщее внимание.
— Все это — игра. Подавай им что-нибудь новенькое!
— Принцесса очень мило о тебе отзывалась.
— Ой, бедняжка! Впрочем, к чему только не привыкнешь!
Флер засмеялась. Майкл продолжал:
— За каждую новую идею хватаются и говорят столько, что она погибает. Дальше слов дело не идет, а слова утомляют; и не успеешь оглянуться идея устарела!