Серебряная луна
Шрифт:
Арман вздохнул. Часы на камине пробили полчаса. До обеда еще долго, он решил пойти пока в апартаменты Рэв.
Гостиная Рэв, нарядная и роскошная, походила на все комнаты во дворце. Золоченые кресла, обитые красным бархатом, в тон люстриновым занавескам с золотой бахромой, на расписном потолке хрустальная люстра. Рэв все это нравилось, но Арману хотелось простоты, пространства и ясных, четких линий, мебели без завитушек и гобеленов без бахромы. Он вдруг ясно представил, какая комната ему нравится. Это была большая комната с высокими окнами,
Где же эта комната? Арман задумался, но тут же забыл о своих мыслях, потому что дверь открылась и из спальни выбежала Рэв. Она была в белом креповом платье почти греческого покроя, с высокой талией под маленькими, острыми грудями и с венком из свежих цветов на голове. Такой красивой Арман еще никогда ее не видел.
— Вам нравится? — нетерпеливо спросила она. — Это идея Антуанетты, но парикмахер ждет на тот случай, если вы сочтете, что цветы выглядят неуместно. Тогда я украшу голову лентой или ниткой жемчуга.
— Не трогайте, венок — чудо! — твердо заявил Арман.
— А платье? — беспокоилась Рэв.
— Тоже великолепно.
— Я рада, несказанно рада! — выдохнула Рэв.
Арман удивленно, испытующе взглянул на нее.
— Это так важно? — спросил он.
— Конечно важно, — ответила Рэв.
— Почему? Чтобы понравиться графу? — осведомился Арман почему-то с некоторой резкостью в голосе.
— Нет, конечно нет! — ответила Рэв. — Я хочу понравиться вам!
Их глаза встретились, и Арман почувствовал некую странную и неожиданную нить — ощущение, которому он не мог найти объяснения.
— Послушайте, Рэв, нам нужно поговорить, — сказал он. — Вы кое-что должны мне сказать.
И понял по глазам: барьер между ними рушится. Но в эту минуту дверь из спальни опять открылась, и в гостиную вошла Антуанетта.
— В чем дело, Антуанетта? — спросила Рэв неожиданно холодно.
— Парикмахер ждет, детка.
— Передай ему, что я довольна. Мне больше ничего не нужно.
Но от Антуанетты не так легко было отделаться.
— А мадемуазель уже сообщила вам? — обратилась она к Арману.
— О чем?
— Нет, еще не успела. Арман, мы с Антуанеттой решили, что ей надо съездить в Вальмон, чтобы собрать вещи. Деревенским девушкам это доверить нельзя, а император, как вы знаете, нетерпелив, и новые хозяева могут появиться там в любой момент. Это займет несколько дней, а на это время Антуанетта уже подыскала горничную. Как вы считаете, можем мы отпустить Антуанетту?
— Ну, конечно, — твердо ответил Арман и учтиво добавил: — Нам будет не хватать вас, Антуанетта, но я знаю, вы скоро вернетесь к вашей госпоже!
— Постараюсь обернуться как можно быстрее. Уеду завтра ранним утром. С мадемуазель я увижусь еще сегодня вечером, а с вами, месье, уже нет. До свидания! Обещайте, что будете оберегать мадемуазель как свою жизнь!
— Отчего вы так волнуетесь, Антуанетта? Мадемуазель
Антуанетта сцепила пальцы.
— Не знаю, месье, но я и правда боюсь. Это как предчувствие. Я сама не понимаю… но оно есть.
— У тебя богатое воображение, — быстро, слишком быстро, как показалось Арману, возразила Рэв. — Тебе нечего опасаться. Поезжай в Вальмон и возвращайся скорее, а Арман пока будет охранять меня с мечом в руке!
Она засмеялась, считая, что шуткой сняла момент напряжения. Разговор пришлось прервать: уже подошло время обеда. Придворное общество во всем своем великолепии стекалось в приемную.
— Нам пора. — Арман подал ей руку.
Рэв взглянула на него сияющими глазами:
— Сегодня я счастлива!
— Я рад, очень рад, — ответил он.
Они вышли в коридор, по которому уже двигались гости, смеясь, болтая, кланяясь, приседая в реверансах, сплетничая и злословя.
На повороте у лестницы они нос к носу столкнулись с герцогиней де Монестье. На мгновение Рэв с Арманом замерли с широко раскрытыми глазами.
Всегда эффектная, всегда затмевающая всех прочих своей оригинальностью, Иможен де Монестье сегодня превзошла самое себя. Платье из переливающейся серебристой ткани так плотно облегало фигуру, что создавалось впечатление, будто она просто расписала серебром свое обнаженное тело. Единственным украшением было ожерелье из крупных, великолепных изумрудов. Фабьен несколько месяцев назад отобрал эти изумруды у русской княгини и прислал их с конвоем как особо ценные трофеи, а Фонсье, ювелир императора, сделал из них ожерелье. Они были так велики, что казались почти варварскими в своей красоте, и все же красота Иможен затмевала даже их. Зеленые глаза герцогини светились, как ее фантастические изумруды.
— Арман, мой храбрец!
Мягкий, бархатный, соблазнительный голос… Она протянула руку, и Арман поцеловал ее. Иможен сжала в ответ его пальцы, она брала его в плен — рукой, глазами.
— Сегодня вечером… я увижу вас? — спросила она.
— Ну, конечно, — ответил он. — Надеюсь, после обеда мы потанцуем.
Она чуть прикусила нижнюю губку, потом улыбнулась.
— Я оставлю вам последний вальс, мой друг, — прошелестела она и отвернулась.
Рэв глубоко вздохнула.
— Не-на-ви-жу ее, — произнесла она с такой страстью, что Арман изумился.
Он хотел что-то сказать, но в этот момент к ним подошел граф.
Жиль де Дюрье был в камзоле своего излюбленного черного цвета, но сегодня его грудь наискось пересекала пурпурная лента с наградами высшего достоинства: бриллиантовые звезды, Крест Гроба Господня, ордена Святого Николая, Святого Марино и Святого Константина. Он весь сверкал — почти так же, как Иможен. Зачем он навесил на себя столько бирюлек, подумал Арман, и вдруг заметил, что Рэв кокетливо улыбается ему.