Серебряная луна
Шрифт:
— Будет исполнено, ваша светлость! — И лакеи быстро увели Рэв.
— А вы делайте то, что вам велят, иначе разделите судьбу хозяйки! — пригрозила Иможен Антуанетте.
— Я этого не боюсь и с позволения вашей светлости буду лучше служить своей госпоже! — ответила Антуанетта.
— Вы будете выполнять мои распоряжения, не то придется плохо не только вам, но и «вашей госпоже», как вы ее называете! — твердо произнесла Иможен. — Я не потерплю ни малейшего неповиновения. Ясно?
— Вполне, ваша светлость, — слегка побледнев, спокойно ответила Антуанетта.
—
В серебряной гостиной горели свечи, их пламя, отражаясь в зеркалах с серебряными рамами, освещало полированную мебель и белые парчовые портьеры в серебряных узорах. Иможен подошла к зеркалу, сняла шляпу, украшенную страусовым пером, бросила ее на кресло, поправила волосы и бриллиантовые серьги. Она не торопилась и чувствовала себя совершенно свободно, как дома. На пороге стояли лакеи, охраняющие Армана.
— Отпустите пленника! — приказала она.
Освобожденные руки Армана бессильно упали, он с усилием поднял их и начал массировать, восстанавливая кровообращение.
Иможен следила за ним с чуть заметной усмешкой. Она разглядывала каждую деталь его внешности: красивое лицо, темные глаза, широкие плечи и узкие бедра под хорошо сшитым серым габардиновым камзолом, в котором он приехал во Францию, начищенные до зеркального блеска высокие сапоги для верховой езды, сшитые самым знаменитым обувщиком Сент-Джеймса. Она отметила и элегантный, искусно повязанный шейный платок, и точеный рисунок твердого рта.
Так и не удостоившись его взгляда, она села на диван, обтянутый атласом.
— Ну и что вы скажете в свое оправдание? — тихо и почти ласково спросила она.
— Очень немного, — прохладно ответил Арман. — С вашего позволения, защищаться я буду, только представ перед судом!
— Это произойдет завтра, — сообщила Иможен. — Вам будет трудно убедить Наполеона Бонапарта в своей невиновности.
— Не стану и пытаться: глупо!
— Значит, вы признаете себя виновным?
— Виновным в чем?
Иможен немного поколебалась.
— В шпионаже!
Арман улыбнулся:
— Красивые женщины редко бывают умны, но им простительно все, даже ум, мадам!
Лицо Иможен стало чуть нежнее.
— Значит, теперь вы готовы делать мне комплименты! В последнюю нашу встречу вы были не столь галантны!
— В последнюю нашу встречу я страдал от амнезии. Сегодня память вернулась ко мне; это произошло всего за несколько мгновений до того, как вы столь успешно выследили нас.
— И что же вы вспомнили? — полюбопытствовала Иможен.
— Я вспомнил, кто я такой, зачем приехал во Францию и все, что касается моей прошлой жизни, — ответил Арман. — Может быть, это предосудительно, но без прошлого чувствуешь себя совершенно потерянным!
Иможен засмеялась, потом протянула задумчиво:
— Интересно… Мне бы, наверное, тоже не хватало моего прошлого.
— Несомненно! Представьте: вдруг все ваши воспоминания о себе оказались стерты, как урок с доски. Вам было бы сложно даже сообразить, как вести себя в определенных обстоятельствах.
Иможен прищурилась.
—
— Извинение — неточное слово, — парировал Арман. — Я бы скорее воспользовался словом «сожаление»!
— Поздно. Запомните, я сердита на вас, очень сердита! Вот почему я вычислила вас и намерена передать в руки правосудия. Обычно я не интересуюсь правосудием, но к тем, кто меня обижает, я жалости не знаю! Кроме того, я вам не верю.
— Я хорошо вас понимаю, — вкрадчиво произнес Арман. — Я не прошу жалости к себе и хочу, чтобы вы поверили только одному: сегодня я не тот растерянный, испуганный глупец, который увидел открывшиеся перед ним райские врата и сбежал.
Что-то в голосе Армана, похоже, взволновало Иможен. В глубине глаз загорелся огонек, алые губы раскрылись.
— Вашей светлости пора спать, — удивил ее Арман. Позвольте поцеловать вашу руку!
Иможен молча протянула руку, и пламя свечей заиграло в бриллианте у нее на пальце.
Арман подошел, взял ее руку. Она почувствовала его твердые, настойчивые губы; он перевернул руку и поцеловал ладонь. Это был длинный, затяжной, чувственный поцелуй. Она задрожала от невообразимой истомы, разлившейся по всему телу волной желания. Все это ей было так же знакомо, как дыхание, и все же каждый раз очаровывало и завораживало ее. Подняв голову от ее руки, Арман посмотрел ей в глаза и предложил:
— Отошлите людей.
На лице герцогини появилась улыбка, торжествующая улыбка женщины, полностью уверенной в своей неотразимости.
— Выйдите и ждите в коридоре! — взглянув на четверку лакеев, резко, без малейших колебаний, приказала она.
Стража вмиг исчезла, Иможен тихо засмеялась и притянула Армана к себе.
Еще не успела захлопнуться дверь, как он ощутил на своих губах ее горячие, жадные, умелые губы и положил руку на длинную, белую шее Иможен. Его пальцы все сильнее и сильнее, твердо и безжалостно сжимали ее, пока руки Иможен не упали с его плеч, а рот открылся, как у рыбы, выброшенной на берег. Она не могла ни кричать, ни сопротивляться. Ее взгляд выражал сначала потрясение, затем страх. Казалось, ее прекрасные глаза вот-вот выскочат из орбит. Она почти задыхалась, когда он откинул ее на атласные подушки. Совершенно обессиленная, Иможен жадно глотала воздух, не в состоянии даже поднять руки.
— Слушайте меня внимательно! Если вы закричите, я убью вас, прежде чем кто-либо успеет прийти вам на помощь! Вы полностью в моей власти, и запомните, что мне терять нечего! Вы ведь собираетесь отвезти меня в Фонтенбло, и со мной будет покончено. Но остается надежда спасти женщину, которую я люблю и на которой хотел бы жениться. Ваше тщеславие сыграло мне на руку, я больше не ваш пленник. Подчиняйтесь мне, или я задушу вас. Сейчас я подойду к двери и попрошу прислать сюда Антуанетту. Когда она придет, я сообщу вам, что намерен делать дальше. Если вы вздумаете звать на помощь, мои руки окажутся на вашей шее, и в следующий раз, когда я до вас дотронусь, вам уже не выжить.