Серебряное дерево
Шрифт:
— Прошу тебя, берегись злого Ястреба! — напутствовал его Чик.
А Коренёк три раза выстрелил в воздух — на всякий случай, если Ястреб притаился в засаде. И братья пошли дальше.
Глава четвёртая.
ВСТРЕЧА С ТРОМБУСОМ И ВИОЛКОЙ
Позади оставались леса и луга, Коренёк и Чик переходили из одной страны в другую. Иногда Коренёк доставал из походной сумки компас и карту, подаренные Гранатом, и справлялся, правильно
Много ещё дней шли братья. Чик не жаловался на усталость. Как и старший брат, он спал на земле, прижавшись к тёплому боку Аргамака и положив под голову рюкзачок. В сапогах и куртках, пропахших дымом костров, братья были похожи на самых настоящих путешественников. Располагаясь На привал, деловитый Коренёк сушил у огня сапоги, а Чик — отсыревшую под дождём записную книжку.
Наконец кончились леса и начались степи. Если верить карте Граната, братья пришли в страну, что лежала вблизи Свирелии.
— Тут и начнём искать Тромбуса, — заявил Коренёк.
— Не поиграть ли мне на скрипке? — предложил Чик. — У маэстро тонкий слух, он услышит нас и отзовётся...
Вдруг из-за ближайшего забора послышались тоненькие звуки — там кто-то пиликал на скрипке.
— Аргамак, подсади-ка меня, — попросил Чик и, согнав с плеч воробьев, влез на Аргамака, а потом — на забор.
— Лезь же! — шепнул он и махнул рукой старшему брату.
— Выдумал! — буркнул Коренёк, но тотчас же очутился на заборе рядом с Чиком.
Даже любопытный Аргамак встал на задние ноги и заглянул через забор.
На крыльце домика сидела длинноногая девочка со скрипкой. Игра не доставляла ей удовольствия, и большой рот её поминутно кривился.
Из домика слышалось:
— Виола, дочь моя, ты играешь без души и фальшивишь на фа диез... Постарайся, моя девочка, быть прилежнее...
— Надоело! — капризно отвечала девочка. — Всё равно я не стану артисткой! Ни к чему мне скрипка!
— Не говори такое, не огорчай старого отца! Ты играешь прекрасно, когда стараешься!.. — возражал голос, который, как вы и сами догадались, принадлежал маэстро Тромбусу.
— Не хочу-у! — упрямо тянула Виолка. — У меня нет вдохновения!
— Подумаешь! — Коренёк подтолкнул локтем Чика. — Какие слова знает!
Из домика снова слышалось:
— Не жди вдохновения, радость моя, а трудись и трудись! Вдохновение посещает трудолюбивых!..
Девочка опять состроила гримасу, отчего, стала ужасно некрасивой, и нехотя взялась за скрипку.
Это и была дочь музыканта Тромбуса, что родилась в один год с Чиком, в год, когда в Свирелии зацвела Серебряная роща. Это её в честь дерева счастья, судьбы — Арбор Фортунэ — маэстро назвал Виолой-Фортуной.
Ещё совсем недавно Виолка с удовольствием играла на скрипке и мечтала
— Фи-и! Такие лопоухие артистками не бывают... И рот до ушей.
Каково было бедной Виолке, когда однажды она услыхала эти злые слова!
Сначала она попробовала научиться поджимать губы, чтобы рот был поменьше, и стала завязывать банты у самых ушей, чтобы спрятать их. Но разговаривать с поджатыми губами было ещё некрасивее, а уши всё равно выглядывали из-под бантов.
— Да, — горестно повторяла про себя девочка, разглядывая себя в зеркало, — такую уродину в артистки ни за что не возьмут...
Она не высказывала вслух своих печальных мыслей, и о том, что творилось в её душе, догадывался разве что один Тромбус. Только теперь Виолка стала упрямой и капризной. Вдобавок, к великому огорчению маэстро, она охладела к музыке.
Но всё же, как ни старалась Виолка забыть о своей мечте, ей это плохо удавалось. Оставаясь одна, девочка наряжалась и начинала представлять.
Вот и теперь, дождавшись, когда голос отца затих, Виолка опустила смычок, прислушалась и сказала:
— Как хорошо, папочка уснул!
Она отложила скрипку и на цыпочках вошла в домик. А через три минуты появилась на крыльце в марлевом платье с блёстками и в картонной короне со стеклянными бриллиантами.
Оглядев себя в оконном стекле, девочка стала шептать что-то, размахивая руками, и тонкая, как камышинка, фигурка её то замирала, то плавно кружилась, подметая крыльцо подолом марлевого платья.
Братья загляделись на это представление, позабыв, что они висят на заборе. Глаза Чика блестели от восхищения, и даже солидный Коренёк расплывался от удовольствия.
А девочка их не замечала. Она всё кружила и кружила, и марлевый наряд её всё подметал и подметал крыльцо. А потом она стала важно раскланиваться и кивать воображаемым зрителям. Бант в её кудряшках подпрыгивал, и братьев начал разбирать смех. Они засунули кулаки в рот, чтоб смех не выскочил наружу, но не удержались и захохотали.
Шлёпнувшись на траву, они задрали головы и стали хохотать во всё горло.
Вдруг — бах! бах! — будто пушечные ядра угодили им в разинутые рты и пребольно стукнули по зубам.
Братья таращили друг на друга глаза, не понимая, что произошло. Над ними, тоже крича во всё горло, суматошно носились воробьи. Испуганно спрятался в карман к Чику Желтопузик.
А откуда-то сверху звенел весёлый смех. Долговязая девчонка сидела на макушке яблони, швыряла яблоками и надрывалась от хохота.