Серебряное прикосновение
Шрифт:
Диск был из мягкого золота особого сорта. Иногда ею называли «белое» или «чистое». Этому металлу можно было придавать любую форму с помощью специального молотка. Джон начал с того, что подравнял диск до нужных размеров и зачистил края, чтобы предотвратить появление возможных разломов и царапин. Затем он наметил центр — пространство, которое должно было оставаться плоским, а потом с помощью небольшого молоточка стал выбивать кромку подноса, медленно вращая его по часовой стрелке. Постепенно из-под искусных рук мастера стал появляться резной обод блюда…
Прошла неделя,
— А вот и я! — воскликнула она, широко разводя руки в стороны.
Джон посмотрел на нее, на ее радостное личико, обрамленное золотистыми волосами, и забыл обо всем на свете. О Каролине, о мастерской, о подносе.
Он поспешил ей навстречу и, подойдя поближе, взял ее за руку.
— Эстер! Я никогда еще не встречал такой красивой девушки, как вы, поверьте мне.
Она верила.
— Давайте не будем терять ни минуты, Джон! — сказала она. — Пойдемте к реке! По-моему, сегодня весь Лондон будет путешествовать по Темзе на лодках.
И они пошли к реке, взявшись за руки, беседуя, узнавая все больше и больше друг о друге. Они то вдруг принимались бежать, весело и звонко смеясь, то вдруг замедляли шаг, неторопливо двигаясь к берегам Темзы.
Наконец Джон и Эстер добрались до реки. Темза была главным подъездным путем к городу, его водной артерией, источником его жизни. По ней постоянно ходили корабли с высокими мачтами и разноцветными флагами, прибывавшие со всех концов света.
На набережной они повернули на восток и пошли по течению реки к Лондонскому мосту, который в те времена был единственным в городе. Возле него постоянно кружился рой из тысяч маленьких лодчонок, перевозящих желающих с одного берега Темзы на другой. Пройдя чуть дальше, можно было увидеть Тауэр и остроконечные крыши множества старых домиков, окружающих мрачное здание бывшей темницы для благородных узников.
Эстер взобралась на невысокий парапет набережной, чтобы получше рассмотреть панораму реки. Больше всего ей нравилось любоваться позолоченными, богато украшенными баржами преуспевающих компаний. Особенно любила Эстер корабль Почетного Общества Ювелиров, которого в тот день на реке не было, и баржу Фармацевтической Компании, раскрашенную в рубиново-красный и золотистый цвета. Корабли, лодки, баржи создавали в гавани Темзы почти венецианский пейзаж. На каждом судне красовался герб компании, которой оно принадлежит, мачты были украшены разноцветными флагами, гребцы одеты в багровые, желтые, лиловые или ярко-голубые ливреи. Все вместе это разноцветье придавало Темзе карнавальный вид.
— А ты когда-нибудь хотел уехать далеко-далеко отсюда, в чужие края? — мечтательно спросила Эстер.
— Когда я был маленьким, мне очень хотелось стать моряком. Я прочитал столько книг о чудищах морских глубин
— А почему ты передумал?
— Как-то раз дед дал мне почитать книгу о сокровищах инков, и с тех пор у меня появилась мечта научиться работать с драгоценными металлами.
Эстер не хотела продолжать разговор о чтении и книгах и переменила тему:
— А что ты будешь делать после того, как станешь настоящим, независимым мастером?
Если бы Джону задали этот вопрос несколько дней назад, он, не задумываясь, ответил бы, что останется с мастером Харвудом, у которого в мастерской были идеальные возможности развивать и совершенствовать свои навыки, а перспектива работы — блестящей. Более того, это было бы очень приятно для Каролины… Но теперь вся его размеренная, спокойная, расписанная на будущее жизнь оказалась под угрозой развала из-за этой удивительной девушки, которая стоит сейчас перед ним и вопросительно смотрит ему прямо в глаза. Легкий ветерок, дующий с залива, треплет ее рыжие волосы и обвивает шею кружевом лент. Внезапно Джон почувствовал прилив физического желания к ней, прилив такой силы, что он едва смог с ним справиться. Отвернувшись от Эстер и уставившись на водную гладь реки, он сердито и резко, резче чем следовало бы, ответил:
— У меня еще вполне достаточно времени, чтобы подумать. Хорошие мастера-ювелиры не остаются без работы.
И тут же рассердился сам на себя за свою невоздержанность. Эстер почувствовала, что своим вопросом смутила его, а ей очень не хотелось омрачать такой замечательный день. Она спрыгнула с парапета, осторожно взяла Джона за руку и оптимистично сказала:
— Я знаю наверняка одну вещь. Когда-нибудь ты станешь самым известным и самым искусным ювелиром в Лондоне.
— Только в Лондоне? — слегка поддразнил ее Джон и вновь улыбнулся своей доброй, подкупающей улыбкой.
— Разумеется, нет! О тебе будут говорить по всему свету, от Китая до колоний в Америке!
— Почему ты так в этом уверена?
Джону нравилось добродушно подшучивать над Эстер.
— Ты ведь еще ни разу не видела моих изделий.
— А мне и не нужно их видеть. Я и так это знаю.
Эстер поняла, что ей удалось рассеять то хмурое облачко, которое затуманило было их светлый день, и обрадовалась, что сумела улучшить настроение Джона.
— Мне кажется, что сегодня, здесь, на берегах Темзы, я вдруг обрела «второе зрение», — важно заявила она и рассмеялась вместе с ним.
Они продолжили свою прогулку по набережной, идя рука об руку и наслаждаясь обществом друг друга.
С того дня Джон и Эстер стали встречаться чаще. Если у Джона выдавалась свободная минутка, он приходил в Хиткок по вечерам. Эстер сидела с ним в своем укромном уголке позади кухни, и они подолгу болтали. Джон, очень осторожно, не называя имени Каролины, рассказал Эстер о воскресных обедах с Харвудами. Эстер, в свою очередь, намекнула ему, что знала об их отношениях и о том, что их считали женихом и невестой. А после этого ни Джон, ни Эстер старались не вспоминать и не говорить об этом.