Серебряное слово. Тарасик
Шрифт:
Его речь — на русском языке — была, по-видимому, обращена не столько к читателям, сколько к нам, библиотечным работникам.
Он начал прекрасными горьковскими словами:
«Наша литература — наша гордость… В ней вся наша философия, в ней запечатлены великие порывы духа…» — и т. д. Вы, конечно, помните эти замечательные слова. Потом он сказал о том, как относился к библиотечному делу Ленин. И закончил, прямо глядя на нас: — А Надежда Константиновна Крупская о вас сказала: «Советский библиотекарь должен быть человеком образованным и политически подкованным, советский библиотекарь —
Когда он сошел с трибуны, Роза попросила у него цитаты и выписки. Он отдал их ей и похлопал ее по плечу.
Розе семнадцать лет. Таков контингент наших библиотечных работников, Анна Федоровна. Не надо после этого особенно удивляться, что мне иногда приходится солоно.
Речь Сонама длилась минут пять-семь. Школьники (постарше) слушали внимательно, но, может быть, потому, что это был Сонам.
— Ну?.. Кто хочет сказать, ребята? — спросила Роза.
Ребята молчали. У Розы было отчаянное выражение лица. Люди в зале покашливали. Сонам посмотрел на ребят, посмотрел на нас с Розой, улыбнулся, тихонько встал и на цыпочках вышел из клуба.
Первой выступила четырнадцатилетняя девочка-тувинка. Если бы Вы видели, как в руках у нее дрожала бумажка!
От ветра — окна были открыты — колебался огонь свечей и освещал подбородок девочки; он освещал стены и ветки кедра, украшавшие стены.
Робко заглядывая в свою дрожащую бумажку, девочка стала читать биографию Гайдара.
Я понимала, какое это для нее большое событие — набитый битком зал, взрослые, которые пришли ее послушать (после того как к нам наведался товарищ Сонам, в зале откуда ни возьмись набралось довольно много взрослых), и то, что это она, ученица пятого класса, открывает первую читательскую конференцию в Тодже. А может быть, девочка думала совсем и не об этом?.. Может быть, об этом думали только я и Роза?..
Девочка то и дело отрывала глаза от бумажки (она мне клятвенно обещала не читать, а рассказывать)… Звонко и отчетливо звучало каждое ее слово. А вокруг было тихо-тихо.
Здешняя детская аудитория просто удивительна. (Я в этом убеждаюсь уже в четвертый раз.) Ребята соблюдают тишину без всякого напоминания со стороны взрослых.
Слушали и смотрели в рот говорившей даже пятилетки, которые ни слова не понимали. Только один мальчик болтал в воздухе босыми ножками.
Окончив рассказ, девочка перевела дух и вдруг шагнула вперед, отставила ногу в желтом ботинке, высоко вскинула руку и с той почти воинственной серьезностью, которая, как мне кажется, бывает только у детей, прочла:
Году в сорок первом и раньше, Короче сказать — до войны. Веселый шагал барабанщик Дорогами нашей страны…Когда она дошла до слов:
О горных вершинах он песню любил,ребята подхватили, скандируя:
И нас эту песню он петь(С ними разучивала Роза).
… И чудом тогда уцелела в огне Походная сумка на желтом ремне. И мы эту сумку с тех пор бережем, Как светлую, чистую память о нем.В зале громко захлопали. Особенно старательно хлопали маленькие: им, должно быть, очень понравилось хлопать.
Вся красная, девочка сошла с трибуны и, спотыкаясь, не то чтобы пошла, а прямо-таки бросилась к своему месту.
— Ну, ребята, кто следующий? — спросила Роза.
Все молчали.
— Ну, кто?! — опять спросила Роза.
— Я следующая, — сказала Лидия Сапрыкина. — Пусть самый храбрый поднимет руку первым!..
И села.
К трибуне подошел мальчик-тувинец (на вид лет одиннадцати).
Я записала его выступление, как и все последующие, не подготовленные нами выступления ребят:
«Чадамба Василий. А я хочу сказать про Тимура. Очень хорошая книга про Тимура. Про него интэрэсно читать. Он хотя очень даже хороший, а не похож на дэвочка.
(Смех в зале).
Сапрыкина. Что, что?
Чадамба. Говорю — не похож на дэвочка! И я люблю такие книги, в которых про разные хорошие подвиги. И про войну.
(Смех. Хлопают.)
Сапрыкина. Ребята! Чадамба Василий — самый храбрый. Он поднял руку первый. Браво самому храброму!
Зал скандирует: «Бра-во!..»
Детские выступления мне удалось на следующий день перепечатать на машинке. Я привезу их с собой, и Вы сами сможете их проглядеть.
Конференция закончилась викториной. Вопросов было около тридцати.
Примеры:
1. Кто старше, Чук или Гек?
2. Есть ли среди здешних ребят тимуровцы, а если есть, то пусть кто-нибудь расскажет о своем товарище, а не о себе самом, потому что иначе он перестанет быть тимуровцем.
3. Какие черты характерны для Тимура?
Дети поправляли друг друга с мест. Девочку, которая сказала, что Чук и Гек близнецы, подняли на смех.
На вопрос о характере Тимура они отвечали: он честный, храбрый. Но никто не сказал: он отзывчивый, скромный. (И как мы на это ни наводили их, все-таки никто об этом не сказал.) Поэтому в заключительном слове я прежде всего остановилась на драгоценных чертах Тимура, не отмеченных ребятами, — ну, хотя бы на его доброй изобретательности, на благородстве, — чертах, которые, как мне кажется, всегда выдают человека, сильного духом, способного на подвиг; я говорила также о Тимуре-организаторе, о Тимуре-вожаке.
От Тимура я прямо перешла к Гайдару. Сказала кое-что о его веселой отваге и задорной серьезности; о том, что поэт Гайдар, как мне кажется, навсегда сохранил в себе талантливые черты детства: свежесть чувств и доверчивость.
Я задала залу следующий вопрос: «Вы помните, ребята, когда в тайге горит большой костер, завеса дыма повисает в воздухе далеко от огня? Серьезное, сердечное слово Гайдара живет среди нас и будет долго одолевать время, потому что костер, который развел Гайдар, был высокий и жаркий.