Серебряное зеркало
Шрифт:
— Выкуп, — проговорил Саймон с таким явным отчаянием, что Альфреду потребовалось некоторое усилие, чтобы не рассмеяться над неумением молодого человека скрывать свои мысли. — Я не уполномочен вести об этом переговоры. Не могли бы вы подождать, пока я напишу об этом отцу и спрошу его о сумме?
Альфред осторожно улыбнулся:
— Я не слишком спешу уехать из Англии, если вы дадите мне слово, что я не буду взят в плен как иностранец в военное время.
— Боже мой, нет! — воскликнул Саймон. — У нас пока нет войны даже внутри королевства, и, конечно, Англия не находится в состоянии войны с Францией.
Альфред не был уверен, намеренно ли Саймон не сказал: «Я даю вам слово» — или считал, что сказанное
— Я удовлетворен. Вы обещали мне охоту на оленя, и поскольку завтра вы должны оставаться целый день в Кенилуэрте, мы сразимся раз-другой в доспехах.
— С большим удовольствием.
Напряженность совсем исчезла с лица Саймона, но затем он вдруг нахмурился.
— Я не ослышался, вы сказали, что ваш конь хромает?
— Я не думаю, что он хромает, — ответил Альфред, позволив неясную нотку неуверенности в голосе, — но был бы рад, если бы вы осмотрели его ногу утром перед нашим поединком. Как раз по этой причине я хотел бы проскакать несколько кругов. Если есть какое-то скрытое повреждение, удар во время поединка поможет это обнаружить. Тогда я пдпрошу вас одолжить мне лошадь для охоты на оленя.
— Любую верховую лошадь, какая вам понравится.
Саймон сделал широкий жест и начал обсуждать достоинства различных лошадей в конюшне. Альфред задавал надлежащие вопросы, чтобы показать свой интерес. Мало-помалу молодой человек расслабился настолько, что позволил их разговору отойти от безопасных тем поединка и охоты. Он больше не опасался упоминать имена заключенных. Альфред понял, что за то время, пока ему не позволяли увидеть сэра Уильяма, Саймон не мог пожаловаться, какая тяжелая ответственность возложена на него. Он с горечью заметил, что в то время, когда в крепости была его мать, она управляла всем, в том числе и им, за исключением военных дел.
Альфред отвечал, утешая, но не комментируя и не Давая совета. Этот разговор не улучшил его мнение о Саймоне, но был ему более интересен, чем разговоры предыдущих дней, и время до ужина и того часа, когда можно было спокойно отправляться в постель, пробежало незаметно.
Утро застало Саймона добросовестно изучающим правую переднюю ногу Дедиса. Вызвали кузнеца, чтобы он сделал то же самое. Никто не смог найти повреждения — это едва ли удивило Альфреда, который знал, что конь просто от усталости спотыкался по дороге домой с охоты, но настаивал, что жеребец повредил ногу. Все согласились, что пробная пробежка на арене состязания будет хорошей проверкой. Альфред и Саймон выбрали по два турнирных копья и поехали верхом к ближайшей площадке во внешнем дворе замка, расположенной за стеной и отгороженной строениями внутреннего двора. Там, как и в первый раз, они должны были провести поединок. Саймон распорядился, чтобы несколько человек, работавших под навесом склада, ушли, чтобы не оказаться втоптанными в пыль, если разгоряченные поединком лошади станут неуправляемыми. Затем он сел и стал наблюдать за Дедисом, в то время как Альфред проехал до другого конца площадки.
— Я ничего не вижу, — окликнул он Альфреда, затем задал вопрос кузнецу, наблюдавшему вместе с ним, и добавил: — Лекарь лошадей тоже ничего не видит.
— Он кажется мне устойчивым, — отозвался Альфред. — Тогда начнем.
Альфред развернул Дедиса, сделал знак, что он готов, и, когда Саймон взял копье и приготовился, он тронул Дедиса шпорами и выдохнул: «Хэй!» Огромная лошадь устремилась вперед, равнодушная к мчавшейся навстречу ей лошади Саймона. Солнце, поднявшееся над стеной, сверкнуло на шлеме Саймона. Альфред наклонил голову, будто для того, чтобы уклониться от ослепительного блеска, и его копье, коснувшись центра, скользнуло влево по щиту Саймона и, зацепившись на мгновение за выступ на щите, пролетело
— Очень хорошо, — отозвался Альфред. — Вы почти справились со мной на этот раз. Мне следовало думать о вас, а не о правой ноге Дедиса.
Он остановился позади кузнеца и спросил:
— Мне показалось, что-то не в порядке в начале пробежки, и я отвлекся от поединка. Вы ничего не заметили?
— Нет, милорд, — ответил кузнец на плохом французском, — но это была короткая пробежка. Попробуете еще раз?
Альфред махнул Саймону и затем подъехал к нему.
— Вы слышали, ваш человек говорит, что он не увидел ничего, потому что пробежка была короткой. Попробуем еще раз?
— Конечно.
— Я займу ту же позицию, чтобы кузнец мог хорошо видеть Дедиса.
С этими словами Альфред направился вперед. Саймон отпустил поводья, затем натянул их снова, так как лошадь начала двигаться, и окликнул: «Сэр Альфред!» Альфред повернулся к нему, и Саймон поспешил сказать честно, но с некоторой неохотой:
— Я уверен, вы не попали в цель, потому что вас ослепило солнце. Будет справедливо, если мы поменяемся Местами. Кузнец может пройти на другую сторону.
Альфред добродушно засмеялся:
— Солнце ослепило меня немного, но это только практика, и важнее, чтобы кузнец как следует увидел походку Дедиса. Я надеюсь, что могу рассчитывать на то, что вы не разнесете повсюду новость о том, что я промахнулся и стал старым и слабым.
Саймон тоже засмеялся и направился туда, откуда он начинал раньше. Он не думал, что Альфред был стар и слаб, но его самоуверенность возросла. Он видел, что Альфред взял новое копье из-под навеса; это ничего не значило, просто привычка воина, привыкшего сражаться в турнирных поединках. Он крикнул, что готов, услышал ответный крик Альфреда и пришпорил своего коня. Все его внимание было приковано к тому месту на щите, в которое он хотел попасть. Он не заметил, что на этот раз Альфред пришпорил Дедиса гораздо сильнее, а только услышал, как он крикнул высоким, настойчивым голосом: «Хэй! Хэй!»
Жеребец припустился полным галопом, угрожающе оскалив крепкие желтые зубы, с вызовом заржав приближающейся лошади. Саймон, возможно, почувствовал, как его лошадь замедлила свой широкий шаг, но в это время удар огромной силы обрушился на его щит, край щита ударил его в грудь так, что у него остановилось дыхание. В то же время верхний край щита приподнялся и ударил его по забралу, с такой силой сдвинув шлем ему на лицо, что его сознание помутилось. Головокружение, боль и удушье парализовали его Он не мог даже оттолкнуть своим щитом копье Альфреда и не осознал, что тупой наконечник пробил его щит, пока не почувствовал, что его приподняло и выбросило из седла. Он вскрикнул, но его голос был лишь эхом крика Альфреда. Его последняя мысль была о том, что соперник тоже удивлен и потрясен, как и он.
Но это было не так. Крик Альфреда был криком полного триумфа. Он до последней секунды не был уверен (пока не увидел, куда направлен тупой наконечник его копья) в том, что не отступит и не промахнется. Но позиция была выбрана правильно, и недостатки, которые он заметил в положении Саймона — голова, слишком высоко поднятая над щитом, сильно наклоненный край щита, тело, выдвинутое далеко вперед, — искушали его. Он ударил, наклонившись вперед, понукая Дедиса сделать последнее отчаянное усилие, наклонив копье так, чтобы удар пришелся в выступ щита, и наконец громко закричал в восторге, когда увидел, что Саймон приподнялся в седле, выпустил стремена и рухнул на землю.