Серебряные ночи
Шрифт:
– Я не поняла, что он их ест. – Софи обернулась и присела на корточки, внимательно взглянув на Сашеньку, который полз за ней следом и со всей сосредоточенностью своих шести месяцев выковыривал из совка извивающихся молодых земляных червей. – Я думала, он просто пытается их поймать.
– Путь от руки до рта недолог, – усмехнулся Адам. Словно в подтверждение его слов малыш плюхнулся на попку и сунул пухлый, измазанный землей кулачок в рот.
– Не думаю, что это ему сильно повредит. Это не земля, а просто дар Божий, – весело откликнулась Софья, возвращаясь к прерванной прополке грядки. –
Адам присел на низенькую каменную скамью и с блаженным вздохом вытянул ноги.
– А тебе не кажется, что он слишком перепачкался?
Она с удивлением обернулась через плечо.
– Конечно. А что тут такого? Таня говорит, что все дети должны пачкаться. Я тоже была такой, и мне это не повредило, как видишь.
Адам прищурился, глядя на солнце, и медленно, лениво поддразнил:
– Мне припоминается несколько случаев, когда я слышал от тебя нечто противоположное.
Вместо ответа Софи швырнула в него горстью земли. Саша с радостным гуканьем тут же повторил за ней этот жест.
– Ты совершенно безответственная мать, – сурово заявил Адам, стряхивая землю с рукава. – И подаешь безобразные примеры.
– И такие тоже. – Софи присела на траву рядом с ним хихикая и потянулась поцеловать в губы.
От ее волос, еще коротких, но уже густых и блестящих, пахло солнцем; кожа источала запах лаванды и сочной весенней земли; земля забилась и под ногти. Держа ее лицо в ладонях, он упивался ее ароматной сладостью, не уставая радоваться, что она стала его женой.
– Ой, Софи, дорогая, Сашенька ест червяков! – Встревоженный голос пожилой графини Данилевской прервал очаровательное мгновение; она величественно плыла к ним по тропинке; шелковые юбки на кринолине покачивались, ветерок трепал ленточки кружевной шляпки.
– Я знаю, madame! – не вставая с колен, с улыбкой обернулась Софи к женщине, без единого вопроса принявшей под свой кров измученный и растерзанный кусок человеческой плоти, который ее сын привез с собой шесть месяцев назад.
Она прижала свою будущую русскую невестку к своей широкой груди и удивилась лишь тому, что внук, как две капли воды похожий на ее сына, должен называться князем Александром Дмитриевым. По причинам, о которых лучше было не вспоминать, у него не было отчества; она постаралась забыть также и о прочих необычных обстоятельствах, сопутствовавших сыновнему выбору жены. Она радушно отнеслась и к приезду весьма вспыльчивого князя Голицына, слезливой, но очень умелой Татьяны Федоровой, богатырского вида мужика и огромного казацкого жеребца, которого боялись все ее конюхи. Она приготовила все необходимое для свадьбы, легко гася все возникающие у въедливого старого князя по ходу дела возражения; она просто не обращала на них внимания, задабривая старика улыбками и водкой. Она была безмерно счастлива сознанием того, что ее обожаемый сын женится по любви.
– Боюсь, не станет ли ему плохо от этого, – проговорила она, подходя и подозрительно всматриваясь в своего чумазого внучонка, который расплылся в улыбке, гордо продемонстрировав свой единственный зуб. – Что скажет Татьяна?
– Она скажет: что войдет, то и выйдет, – немедленно ответила Софи, – Mechant! – Легко вскочив, она подхватила сынишку
– Ты уже сказал Софье о том, что прибыл курьер с посланием от императрицы? – поинтересовалась графиня.
– Как раз собирался это сделать, maman, но Сашенькины гастрономические интересы отвлекли меня, – пояснил Адам.
Софи замерла, бросив быстрый взгляд на мужа, не в силах скрыть блеснувшей в глазах тревоги.
– Письмо от царицы?
– Дай мне дитя, ma chere. Я отнесу его к Тане. Пусть она умоет его и переоденет. – Свекровь взяла Сашу на руки. – Его хотел видеть прадедушка, но мы не можем показать его в таком виде. – Пощекотав заголившийся животик, от чего ребенок залился веселым смехом, графиня направилась с ним к длинному, приземистому дому.
– Grand-pere хочет возвращаться в Берхольское, – отсутствующим тоном сообщила Софья. – Мне бы хотелось поехать с ним. Мы могли бы провести там лето, если твоя матушка не возражает. – Голос осекся. – Что пишет императрица?
Адам похлопал рукой по скамье, приглашая садиться, и достал из нагрудного кармана два конверта, оба запечатанные императорской печатью.
– Один из них – для тебя.
Софи села и взяла конверт в руки.
– Каждый раз, когда я получаю подобное послание, оно сулит одни неприятности, – медленно выговорила она. – Ничего не могу поделать, Адам, но у меня нет сил. Открой сам, пожалуйста.
– Позволь, я сначала расскажу, что она мне написала. Может, тогда у тебя появятся силы. – Он аккуратно извлек бумагу, потом положил ее на колени и уставился вдаль, словно знал содержание наизусть. – Во-первых, мне дали нагоняй за то, что не появился в Петербурге в начале года, как было велено. Во-вторых, меня поблагодарили за исполнение миссии в Варшаве. – Наклонившись, он сорвал крокус, вылезший из земли прямо у самой скамейки, и заправил цветок в густые темные волосы головки, прислонившейся к его плечу. – Я вспомнил еще один случай, связанный с цветами… – вне связи с предыдущим пробормотал он.
– О да, у тебя просто талант цветовода, – несмотря на свое тревожное состояние, со смехом откликнулась Софья. – Но не заставляй меня волноваться, я же чувствую, самого главного ты еще не сказал!
– Мое прошение об отставке удовлетворено. – Софи издала радостный вопль. – Хотя и с некоторыми оговорками, – продолжил Адам. – Ее императорское величество, признавая, что у меня появились серьезные обстоятельства, которые, безусловно, станут помехой блестящей офицерской карьере, потребовала, чтобы я был готов защищать родину в случае войны.
– Надеюсь, – передернула плечами Софья, – этого не случится.
– Я тоже, – коротко откликнулся он, отмахнувшись от этого предупреждения как от не имеющего значения. – И наконец, ее императорское величество милостиво разрешает мне семь месяцев в году проводить в родовом имении. На пять месяцев, с начала ноября по конец марта, я должен появляться с семьей при дворе,
– На пять месяцев! – тяжко вздохнула Софи. – Надеюсь, я как-нибудь это переживу.
– Софья Алексеевна, вы просто неблагодарное чудовище! – воскликнул Адам. – Неужели вы не можете оценить великодушие царицы?