Серебряные ночи
Шрифт:
– Не желаю слышать этой гадости! – заткнула она пальцами уши. – Мы же любим друг друга, у нас настоящая любовь, а не какая-то грязная плотская связь!
– А что сейчас было, ты можешь сказать? – Горечью свело рот, когда он смотрел на ее обнаженное, такое беззащитное и такое желанное тело. – Сейчас была страсть или любовь, Софи?
– И то и другое, – прошептала она. – Я бы не почувствовала одно без другого.
– А что ты чувствуешь сейчас?
– Ничего, – опустошенно призналась она. – Совсем ничего.
– Показать тебе силу страсти? – Он присел рядом. – Хочешь, покажу, как можно почувствовать одно без другого? –
Под тяжелой ладонью напряглись мышцы живота. Она взглянула в нависшее сверху лицо. Это было лицо Адама, но какое-то обособленное, замкнутое, лицо человека, которого волнует лишь удовлетворение собственной разыгравшейся плоти. Оскорбленная этим зрелищем, Софья полностью утратила способность как-то влиять на происходящее. Она зажмурилась; слезы отчаяния закипели под крепко сжатыми веками и потекли по щекам, Она плакала от чувства утраты и унижения, в то время как безжалостное насилие продолжалось, а тело непроизвольно отвечало подступающему возбуждению, которое можно было воспринять как некий изощренный способ наказания за провинность. Но она никак не могла понять, в чем же виновата перед ним.
Наконец она открыла глаза. Адам увидел два бездонных темных омута, залитых слезами.
– Как ты мог? – едва слышно прошептала она. – Зачем ты так поступил со мной? Что я тебе сделала?
Адам глубоко, прерывисто вздохнул. Пот проступил на лбу. Лицо приобрело сероватый оттенок.
– Я так не могу, – порывисто, прижал он ее к своей груди как обиженного ребенка. Целуя заплаканные глаза и гладя се волосы, он прошептал: – Меня мучают демоны прошлого. Я разрываюсь на части оттого, что вынужден любить тебя тайком. Мне показалось, что это из-за тебя, хотя понимаю, что ты ни в чем не виновата, а мне просто нужно каким-то образом выплеснуть на тебя все это. Прости меня, милая.
В течение бесконечно долгих минут Софи не могла вымолвить ни слова; он продолжал держать ее в объятиях, гладил волосы, глаза, губы; в прикосновениях этих она чувствовала не страсть, а скорее мольбу.
– Ну, теперь ты понял, что получилось, – наконец вымолвила она. – А я не понимала, насколько это мучительно для тебя. Не понимала и не понимаю, потому что не знаю причины.
На требовательный взгляд этих темных глаз, на явный, хотя и не заданный впрямую вопрос мог быть только один ответ. Адам, не разжимая рук, переложил се к себе на колени.
– Я принадлежу к несчастной нации, известной своей проклятой гордостью, Софи, Нам крайне трудно пережить унижение измены.
– Твоя жена?
– Я любил ее. И со всей прямотой юности и слепой любви надеялся на определенную взаимность от той, для которой ничего не стоило показать мне, что это было всего
– Тогда почему она вышла за тебя замуж? Не думаю, что ее заставили. – Софи высвободила руку и прикоснулась к его лицу. – Не представляю, как можно не ответить на твою любовь!
Адам не смог скрыть своего удивления от столь великодушного и явного прощения.
– Я тебя люблю, – сказал он. – Я никого не любил до тебя. Наверное, то было действительно ошибкой. Увлечением.
– Ты по ошибке принял страсть за любовь?
– Между ними есть разница, – с усилием выговорил он, – Но, слава Богу, они могут существовать вместе.
Софи прижалась к нему крепче, чувствуя себя бесконечно защищенной в его сильных руках. Душевная рана затянулась, словно ее и не было. Адам должен был выплеснуть свою боль, и во многом именно любовь помогла ему освободиться от мучительных сомнений.
– Не знаю, почему Ева согласилась выйти за меня, – продолжил он. – Может, я утомил ее своей настойчивостью. Я довольно богат, у меня безупречная родословная, к тому же… – горькая улыбка снова скользнула на его губах, – военная карьера супруга предполагает долговременные отлучки. Моя жена явно не страдала от моего отсутствия. – Нагнувшись, он поцеловал Софи и улыбнулся. – Ну вот я тебе все и сказал.
– Но ты чувствовал, когда мы были с тобой… что делаешь нечто подобное… что та грязь… переходит на нас? – с усилием выразила она главное, тревожно нахмурив брови.
– Да, – признался Адам. – Так было. Но этого больше нет.
Оставались еще другие вопросы – о смерти Евы, о ребенке, которого, по слухам, она носила. Но она не позволила себе их задать, а кроме того, к их любви это не имело никакого отношения.
– Мне кажется, – задумчиво произнесла она, – ты должен признать, что на тебе гораздо больше одежды, чем на мне. А это несправедливо.
Глава 15
Пушечные залпы, раздающиеся по всему Киеву, возвестили о начале ледохода на Днепре. Все население города, как местное, так и прибывшее с царским поездом, бесконечно радовалось наступлению весны, означавшему не только возрождение жизни, но и возможность снять с себя надоевшие шубы, оторваться от печек. Огромная потемкинская веселая процессия готовилась продолжить свое путешествие в Крым, теперь уже по воде.
Князь Дмитриев, стоя в апартаментах своей супруги, размышлял, насколько у него еще хватит сил сдерживать бушующую внутри ярость.
– Я хочу знать, куда вы направлялись вчера после полудня, когда вас видели верхом на лошади и без сопровождения, как всегда, в этой вашей отвратительной манере, – потребовал он объяснений своим холодным, бесстрастным тоном, который всегда означал крайнюю степень раздражения.
В комнате царил беспорядок; повсюду была разбросана одежда, там и сям стояли раскрытые чемоданы и корзины. Мария, застигнутая прибытием князя в разгаре сборов, была немедленно выставлена. Софи нарочито медленно скатывала в клубок длинные шелковые перчатки; мозг ее при этом лихорадочно работал. За последнюю пару недель она несколько раз посещала охотничий домик; до вчерашнего дня ее одиночные прогулки оставались незамеченными. Но вчера она попалась на глаза одному из офицеров – друзей Павла, и тот наверняка не замедлил сообщить об этом.