Серебряные стрелы
Шрифт:
Для того чтобы так свободно владеть машиной, нужны и знания, и умение чувствовать нюансы в поведении самолета, и четкая быстрота мысли, и хладнокровие, и мужество — нужен весь человек со всей его жизнью.
Однако от человека в полете не всегда уже требуются мужество и другие высшие качества. Небо перестало быть опасной стихией и уже достаточно «заселено» разным людом. И хотя непрерывно повышаются «потолки» самолетов, летчики становятся все ближе к земным заботам. Надежность техники, точность прогнозов, простота выполняемых полетов практически исключили риск. Кто бы из профессиональных летчиков сейчас согласился
Знал Хрусталев и таких коллег, кому полет уже не в радость, а в тягость: только бы потихонечку да полегонечку, только бы ничего не случилось до посадки. О каких высотах с ними говорить — извозчики!
Как не вспомнить афоризм Александра Ивановича: «Нам летчики не нужны, нам нужны командиры!»
А то, что он слаб за штурвалом, Хрусталев заметил давно. И вздумалось же Игнатьеву проверять теоретическую подготовку Хрусталева! Андрею вообще не сиделось в классе: открылся сезон охоты, зорька «горит», а тут вдруг командир с вводными вопросами! Досада, да и только!
Предпосылочка, когда Александр Иванович «погулял» за полосой, уже забылась, все стала на свои места: майор Игнатьев опрашивал как заместитель командира эскадрильи, а капитан Хрусталев держал ответ как рядовой правый летчик. Служба есть служба, и ничего в этом предосудительного не было. Кроме того, и по летной квалификации они стояли на разных ступеньках: на кителе командира красовался значок пилота первого класса, а Хрусталев как вышел из училища в числе немногих отличников пилотом третьего класса, так больше вперед и не продвинулся. И ничего не поделаешь: на правом сиденье выше третьего класса не получишь. Не дают, будь ты хоть племянником Валерия Чкалова пли одним из братьев Коккинаки! Сначала надо перебраться на командирское сиденье.
За окном рыжей лисой разгуливала осень, утка шла девятым валом, а тут какие-то простейшие загадки курсантского уровни. Смешно!
Игнатьев сидел рядом, рисовал на листке бумаги стрелки двух приборов, а Хрусталев по этим данным без всяких затруднений отвечал, где находится самолет относительно посадочной полосы. Предполагалось, что они сейчас в воздухе, в кабине самолета, земли не видно и ориентируются они только по стрелкам. Как там по лозунгу? «Успех в воздухе куется на земле!» Сидели, значит, и ковали.
— Молодец, соображаешь, — мягко похваливал Александр Иванович.
Если бы не опешил Андрей, то бог с ним, можно, конечно, решать эти ребусы сколько угодно. А тут просто терпения не хватало.
— Разрешите, командир, вопрос? — не выдержал Хрусталев. — Мы тут спорили, спорили, да так и не пришли к общему выводу, — изобразил он из себя простачка. — Где находится самолет при таких вот показаниях приборов? — И нарисовал положение стрелок, когда машина идет на посадочную полосу при немыслимом боковом ветре. В несколько десятков градусов угол сноса — только в ураган такое может быть, да и то если — самолет не развалится. Подобный полет можно сравнить с движением лодки на быстрой речке: чтобы переправиться на противоположный берег при невероятно стремительном течении, нос ее надо держать настолько вверх, по течению, что бокового смещения даже не заметишь. Загадка есть загадка, не зря же говорят, что можно задать такой
Откинувшись на спинку стула, Хрусталев наблюдал, как Александр Иванович глубокомысленно свел к переносице брови и, подумав, солидно ответил:
— Самолет находится справа от полосы!
Игнатьев повернулся к нему, и Андрей заметил на его обветренном лице промелькнувшую тень не то сомнения, не то испуга.
— Стрелка радиокомпаса стоит на месте, — выделил ее Хрусталев красным карандашом.
Александр Иванович подумал еще, сказал убедительно:
— Идем оправа.
— Нет, находимся на посадочном, — не согласился Хрусталев.
— Чего-о? С таким углом?..
Сбил с панталыку Игнатьева этот чертов угол. Заметил командир озорные огоньки в глазах Хрусталева и посчитал, наверное, что тот его разыгрывает.
— Только не на посадочном, — упорствовал Игнатьев.
— Ну что ж, Александр Иванович, спорить не будем. Как говорится, небо нас рассудит, — развел руками Андрей.
— Нет, ты подожди, подожди! Костя, давай разберемся с этим заходом, — позвал Игнатьев штурмана.
Иванюк навалился локтями на скрипнувший стол, мельком, взглянул на рисунок и сразу ответил:
— Идем в створе полосы.
— А почему не справа? — усомнился Игнатьев.
— Тогда компас будет отбиваться влево. — Штурман черкнул еще одну линию.
— Ну, что я говорил? — с торжеством посмотрел на Хрусталева Игнатьев.
— Правильно вы говорили, командир, — не моргнув глазом подтвердил Костя.
«Ну и ловок!» — поразился про себя Хрусталев, но вслух сказал:
— Сейчас, конечно, трудно установить, кто что говорил. Проверим все в полете. Там сразу будет видно.
Однако после этого случая Игнатьев не проявлял больше интереса к теоретической подготовке «правака»: как-никак, а ходил Хрусталев в летчиках-инженерах, высшее училище закончил. Сам же Александр Иванович мог похвалиться только давно забытым средним образованием. (Слова-то какие обидные: «среднее образование»!)
По дороге на охоту, под посвист ветра за кабиной, Хрусталев вспомнил об этом экзамене. Если на земле командир вот так ориентируется в элементарных стрелках, то что говорить о полете? Там подгоняет скорость, отвлекают внимание различные помехи, и опытом установлено, что пятая часть твоих знаний теряется в эмоциях. С чем же тогда ему оставаться? А ведь каждый год летает командир по метеорологическому «минимуму»: заходит на посадку при низкой облачности только по этим стрелкам — подтверждает свой первый класс, и что же, всякий раз держит уши топориком, слушает, что подскажет штурман или кто-нибудь еще из экипажа?
Любопытная ситуация! А на собраниях выступает — одно удовольствие его слушать; «провести задушевку» — лучше него никто не может; изобрести какой-нибудь замысловатый график, в котором сам черт ногу сломит, — кажется, только и создан для таких бумаг Игнатьев. А постичь стрелку компаса, увидеть за ней самолет — не может.
Добрался Хрусталев до донышка его знаний, и тогда ему стало ясно, почему Игнатьев так долго не мог стать командиром. Летчиков не проведешь в полете. Заметили старые инструкторы его слабинку и не давали хода. Опасно: прижмет где-нибудь, и положит такой экипаж в землю. Пришлось тогда Александру Ивановичу искать другие подходы к небу…