Серебряный молот
Шрифт:
— Сейчас вечер, — ответили ей.
Она уже засыпала, когда ее перенесли в спальню.
Она дважды просыпалась ночью — и мальчик был рядом с ней. И когда он заплакал, в доме зажгли лампу, и она увидела, что возле нее сидят.
Утром она проснулась с ощущением радости и мира. Она знала, что долго это не продлится, но старалась удержать это чувство, не думать о плохом. Подобное чувство просветленности она испытывала однажды в лесу: ей хотелось остаться там, не уходить как можно дольше…
Пришли
Среди дня принесли Тору вместе с ее стулом, и она сделала знак служанкам, чтобы те ушли.
Они долго смотрели друг на друга, Тора и Сигрид, не говоря ни слова. Первая заговорила Сигрид, сама удивляясь своим словам.
— Прости меня, свекровь, — сказала она, — за то, что я однажды сказала тебе жестокие слова. Я сожалею об этом.
Тора уставилась на нее.
— Ты больше ничего не хочешь мне сказать? — спросила она.
— Нет, — медленно произнесла Сигрид, — о другом говорить не стоит.
Она решила, что мало выиграет от того, что станет насмехаться над Торой.
И тогда Тора сняла с цепочки ключи и положила их на постель Сигрид. Некоторое время Сигрид молча смотрела на эти ключи. Ключи были большие и маленькие, украшенные орнаментом и простые. Наконец она взглянула на свекровь.
— Тебе не нужно подкупать меня, чтобы я молчала о том, что увидела вчера, — сказала она. — Я и раньше знала об этом, Гудрун рассказала мне все перед смертью.
— Гудрун слишком много болтала, — ответила Тора. — Не рассказывала ли она тебе о том, как просила Грьетгарда, моего мужа, чтобы он сделал ее ключницей в Эгга?
— Нет, — вынуждена была признаться Сигрид.
— Целых шесть лет, — с горечью произнесла Тора, — я жила здесь на положении служанки. И только Эльвир покончил с этой несправедливостью после смерти отца. Тогда он был уже достаточно взрослый, кое-что повидал и многое понимал. Не знаю, помогала ли ему когда-нибудь Гудрун…
— Да, помогала, — ответила Сигрид.
Мальчик проснулся, и Сигрид взяла его. На миг она прижала его личико к своей щеке, потом положила на сгиб локтя, перебирая крошечные розовые пальчики. Тора приподнялась на стуле и наклонилась над мальчиком. Он схватил ее за палец — и впервые Сигрид увидела ее улыбающейся.
Взяв с кровати связку ключей, Тора поднесла ее к его ручонке — и ребенок тут же ухватился за кольцо, как это делают все новорожденные.
— Все это твое, — сказала она. — Отныне ты будешь хозяином. Но ты позволишь маме пользоваться этим ради твоей же пользы.
И, обращаясь к Сигрид, она произнесла, как всегда, сурово:
— Последнее время дворовые люди больше слушаются тебя, чем меня, я это заметила. И ты держишься с подобающим хозяйке достоинством!
Она крикнула, вошли двое рабов и
Большинство домочадцев пришли в течение дня поздравить Сигрид. Но Кхадийя не пришла, и она была рада этому.
К вечеру с кухни услышали лай собак Эльвира. Гутторм встал и вышел во двор. Он хотел переговорить с Эльвиром с глазу на глаз до того, как тот встретится с остальными.
У Эльвира был радостный вид, когда он шел через двор навстречу Гутторму.
— Проезжая через усадьбу Хеггвин, я узнал, что у меня родился сын, — сказал он.
— Да, — ответил Гутторм без всякой улыбки. — Но я должен кое о чем поговорить с тобой наедине.
Они вместе вошли в большой зал, где не было ни души. По старой привычке Эльвир сел на почетное сидение у стены, а Гутторм сел на скамью рядом с ним. Они были одногодками и выросли вместе.
— Ну? — сказал Эльвир, по-прежнему улыбаясь. — Что у тебя за серьезное дело?
— Еще немного, и ты лишился бы сына, — ответил тот. — Сигрид пыталась утопиться в тот день, когда родился мальчик.
Эльвир побледнел.
— На что ты, собственно, рассчитывал? — жестко произнес Гутторм и добавил: — Я не единственный в доме, кто сочувствовал девушке всю эту зиму.
— Кто же остановил ее?
— Я был в это время на берегу, — сказал Гутторм. — Она царапалась и кусалась не хуже кошки, когда я вытаскивал ее из воды.
Эльвир постоянно носил на руке широкую золотую цепочку. Он получил ее в подарок от ярла Эрика после битвы при Сволдре, и эту цепочку носил один из воинов, павших на борту «Длинного Змея». И вот теперь он снял ее и протянул Гутторму.
Взяв цепочку, Гутторм рассмотрел ее, но потом отдал обратно.
Эльвир вздрогнул, но все же взял цепочку и снова надел ее на руку. Глотнув слюну, он тихо произнес:
— Ты не очень-то пытаешься скрыть свое отношение ко мне!
Гутторм не ответил, и Эльвир продолжал уже громче:
— Если бы я был таким, как ты обо мне думаешь, я бы сказал, что это дело лучше решить с помощью меча! И если я воспринимаю это оскорбление, не хватаясь за меч, то лишь потому, что сам понимаю, как дурно поступил!
Глаза его сузились, в голосе зазвучала приглушенная угроза.
— Что заставляет тебя с такой силой чувствовать несправедливость по отношению к Сигрид, если ты даже подбиваешь меня на поединок, Гутторм? И почему ты оказался на берегу, когда она бросилась в воду?
Гутторм вскипел, рука его потянулась к мечу, но он обуздал себя.
— Ты забываешь, Эльвир, — сказал он, — что мы с тобой, будучи еще не в состоянии поднять меч, смешали в земле нашу кровь! И разве я когда-нибудь нарушал ту клятву, которую мы дали друг другу? И я клянусь той кровью, что сделала нас братьями, что если я и люблю эту девушку, то люблю по-братски. Ты же сам знаешь, что она сделала для Рагнхильд.