Серебряный орел
Шрифт:
Бренн тоже увидел это.
— Что он делает?
Ромул, преисполненный благоговения перед самоубийственной отвагой птицы, ничего не ответил.
Легионеры показывали на птицу, размахивали руками и возбужденно кричали.
— Ворон помогает нам, — крикнул Тарквиний. — Это божественное знамение!
На сей раз его словам ответил многоголосый восторженный рев.
Даже Пакор и воины его личного отряда с тревогой наблюдали за полетом птицы.
— Митра! — кричали многие воины. — Он послал своего ворона нам на помощь!
Эти слова донеслись до Ромула, и он, обрадованный
Тут махаут, сидевший на переднем слоне, понял, что происходит неладное. А увидев, что прямо на него стремительно мчится ворон, даже закричал от страха. Этого хватило, чтобы напугать могучее животное, оно задрало хобот и протрубило тревогу. Тут же откликнулись все его сородичи. Слоны растерянно и испуганно трубили, а махауты изо всех сил пытались привести их к повиновению. Но всего приятнее для римлян оказалось то, как отреагировали на происходившее пехотинцы — они явно перепугались.
— Видите?! — кричал, надрываясь, Тарквиний. — Они боятся собственных слонов! Если нам удастся испугать их, они повернутся и кинутся бежать.
Теперь уже почти все легионеры восторженно заорали.
Не долетев до слона шагов двадцать, ворон внезапно расправил крылья и снова взмыл в небо. Множество индийских лучников принялись стрелять в него, но тщетно. Стрелы взлетали плотными тучами, но падали на землю впустую. Взмахивая сильными крыльями, ворон быстро поднялся выше, оказавшись вне досягаемости стрел. А потом описал в небе полукруг и не спеша полетел на запад, оставив оба войска гадать, что же означало это невиданное знамение.
Он летит в Италию, печально думал Ромул. Почему-то в мыслях у него возник образ Фабиолы, придав ему храбрости.
Он не заметил устремленного на него взгляда темных глаз Тарквиния.
Черная птица улетела, а на земле остались взбудораженные слоны, сердитые махауты и растерявшие часть своей самоуверенности индийские воины. Передний слон не на шутку испугался и, не подчиняясь погонщику, развернулся и быстро зашагал назад. Судя по страшным крикам, донесшимся до римлян, при этом он насмерть растоптал несколько пехотинцев.
— Если один ворон смог так напугать слона, то представьте себе, что сделает дюжина копий, вонзившихся ему в морду! — Тарквиний вскинул стиснутый кулак. — Забытый легион!
Бренн, до сих пор гордившийся тем, что придумал это название, эхом откликнулся на крик.
А потом его подхватил весь легион, яростный рев покатился по когортам. Страсть, наполнявшая этот крик, была порождена в равной степени храбростью и отчаянием. Как и при Каррах, бежать было некуда. И укрыться негде. Оставалось биться, твердо держаться и победить или погибнуть.
Неважно, что именно воодушевляет людей, думал Ромул. Еще с тех пор, когда ему приходилось сражаться на арене, он усвоил, что доблесть — это сплав из множества составляющих. По-настоящему имела значение лишь вера в то, что шанс выжить, пусть совсем маленький, все же есть. Он крепко стиснул древко копья и, сосредоточившись на светившейся в сердце крошечной искре надежды, настроился на жестокую битву. «Митра, пребудь с нами!» — думал он.
Индийский военачальник решил не
Первая ошибка индийца состояла в том, что он отправил вперед колесницы.
Громко скрипя колесами, они со скоростью спешащего пешехода покатились к позициям римлян. Сопровождали их сотни пехотинцев; заполнив промежутки между колесницами, они создали подобие ощетинившейся оружием живой стены. Музыканты били в барабаны и тарелки, звенели колокольчики, солдаты пели на ходу. Шум стоял невероятный. Индийцы, привыкшие без труда прорывать строй войска любого противника подобной атакой, были полностью уверены в себе.
А потом колесницы выехали туда, где накануне римляне выкопали множество каналов.
Превратив поле в трясину.
В ней-то и застряли одновременно все колесницы первой шеренги. Тяжелые, практически лишенные возможности маневрировать боевые платформы предназначались для передвижения лишь по ровной и твердой земле. Взбешенные возничие принялись хлестать лошадей. Кони поднатужились, протянули колесницы еще несколько шагов, и там они окончательно увязли по самые оси. Атака захлебнулась, не добравшись даже до фронта стоявших наготове легионеров.
Пакор не заставил врагов ждать ответа.
— Стреляй! — приказал он солдатам, которые обслуживали баллисты, нацеленные вперед.
Седой оптион давно уже ждал этой команды и успел прикинуть расстояние от своих метательных машин до вязнувших в грязи индийцев. Их разделяло менее двухсот шагов, отличная дистанция для выстрела. Он выкрикнул приказ, и шесть механизмов сработали как один, метнув над легионерами камни больше человеческой головы каждый.
Ромул благоговейно проводил взглядом летевшие камни. Последний раз он видел баллисты в действии еще под Каррами. Сражения, в которых приходилось участвовать Забытому легиону, были слишком незначительными, для того чтобы пускать в действие метательные машины. Ну а сегодня каждый летевший во врага камень ценился на вес золота. И, что важнее всего, каждый камень укладывал сразу несколько человек. А ведь у легионеров имелся лишь один путь к победе — перебить как можно больше врагов.
Залп баллист положил хорошее начало бою.
Глазомер оптиона оказался верным. Один из камней просто разбил переднее колесо колесницы, а остальные нашли живые цели. Камни разбивали воинам головы, дробили руки и ноги. Испуганные противники были залиты кровью убитых, струившейся из разорванных вен и артерий. А булыжники, словно не насытившись одним попаданием, ломали доски колесниц, калечили еще несколько человек и лишь потом падали наземь, поднимая фонтаны воды и грязи.
Не успели ошеломленные индийцы опомниться, как баллисты дали новый залп, разрушивший еще несколько колесниц и уничтоживший их экипажи. Для следующего выстрела оптион распорядился взять камни поменьше и целиться по пехоте. Так сильный град выбивает поле спелой пшеницы, думал Ромул. Этот залп оказался намного эффективнее предыдущих. В стене наступающих образовались зияющие бреши.