Серебряный остров

Лапин Борис Федорович

Цырен поднял глаза.

Высоко в выемке скалы Цырен разглядел несколько ярких, несмотря на дожди, рубиново-красных саранок. Камни скользили под ногами, но Цырен и не подумал об опасности. В пещере, он перевел дыхание, подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и рассыпал цветы возле камня, ставшего скромным памятником Михаилу. В полутьме казалось: яркие огоньки сами выросли здесь, взошли из земли.

Он уже начал спускаться в долину — и вдруг замер за выступом скалы. Санька и Валюха с полотенцами через плечо бежали к роднику

умываться, Санька пытался схватить ее за развевающееся полотенце, а Валюха увертывалась, ускользала — и оба заливались счастливым смехом.

«Как дети, — подумал Цырен. — Ничего я им не скажу. Придет время, — сами поймут».

До боли, до слез захотелось ему в эту минуту домой. К деду.

ПЛЕННИКИ ДОЛИНЫ

Трое суток ребята почти безвылазно просидели в зимовье — дождь не выпускал.

Казалось, тучи вот-вот иссякнут, дождь уже не лил, а едва моросил. Но на смену ослабевшим тучам выволакивались из-за гор другие, полные сил, и снова хлестал ливень, желтый, неистощимый.

Утром Санька пошел за дровами, поскользнулся на камнях и зашиб колено. Через час ссадина вздулась, распухла.

— Это нам предостережение, — ткнул он пальцем в сустав. — А то кое-кто собрался сегодня обследовать спуск к Байкалу! Так вот, теперь там каждый камень такой.

— Не сидеть же тут все лето, — попробовал объясниться Цырен. — В конце концов, кто виноват, что остались без шнура?

— Если виноват, встань в угол, — посоветовал Рудик.

— Я бы только посмотрел. Не враг же я себе…

— Ну, знаете! — Валюха нахмурилась, глаза ее округлились, маленькие уши покраснели. — Мало нам одного раненого! Да вы что в самом деле!

Дверь хлопнула, рассыпались сложенные у печи дровишки. — Кажется, эти чисто женские доводы положили конец дискуссии.

— Да-a, дела-а-а, — протянул Рудик. — Но она права, Цырен.

— Сам понимаю. А что прикажешь делать?

— Ждать. Ждать у моря погоды.

— Ну что же, будем ждать. Даже во времена всемирного потопа дождь шел, говорят, всего сорок дней. Голодная смерть нам пока не грозит.

— Еще три дня не грозит, — буркнул Санька.

— Вот видите, целых три дня. А за три дня можно… ну, если не горы своротить, то хотя бы отыскать в них какой-нибудь лаз.

— Искано-переискано! — раздраженно заметил Санька, у которого из-за боли в ноге изрядно подпортилось настроение.

— Да вы рехнулись, братцы! — вскинулся Цырен, — Вы одну детальку упускаете. Если бы мы не знали, что он есть! И партизаны им пользовались, и первобытные, а мы что, глупее дикарей?

— Глупее, раз не нашли.

— Плохо искали! Надо поискать еще раз.

— А если и выход не найдем, и дождь не кончится, тогда что? — стоял на своем Санька.

— Я не о себе. Мы-то народ закаленный…

— Я потому и хотел… — откликнулся Цырен.

— Об этом забудь, — сказал Рудик. —

Разве что на диету сесть? Попробовать растянуть остатки?

— Бесполезно. Там уж и растягивать нечего, по-настоящему за раз срубать можно. Все-таки предлагаю поискать выход… Верю я в него, братцы! Ты, Санька, на излечении. Пойдем, Рудик, попытаем счастья.

— А потом до утра одежду сушить?

— Тогда разденемся. Считай, душ принимать.

Ребята вывалились из избы, разделись до плавок, вооружились палками и отправились в самый неприятный северный угол долины, заросший густым ольшаником.

Осторожно опираясь на больную ногу, он взобрался на чердак и прилег на ворох лапника. Настроение было паршивое, распухшее колено болело, что-то в нем подергивалось и тянуло. Санька закрыл глаза и приказал себе думать только о приятном…

— Санечка! — разбудил его воркующий Валюхин голосок. Он сразу понял, что ребята еще не пришли: при них она так не говорила. — Ты чего тут пристроился? В избе, что ли, места нет? Господи, да он спит! Еще не выспался! Нога болит, да?

Она стояла на лесенке, короткой лесенке в три ступеньки, которую Санька смастерил на днях, и лишь голова ее с торчащими косичками виднелась с чердака.

— И нога. — И вообще… Дождь.

— Только из-за этого?

— А ты думала, из-за чего еще?

— Думала, может, опять из-за меня. Ты ведь тогда не согласился со мной? Насчет «натуры»?

— Почему же? Согласился.

— А как ты это понял?

— Правильно понял. Ну, что в экспедиции равноправие, никаких девчонок и мальчишек. И без того трудностей хватает. У Цырена особенно. Да и дедушка его тревожит, оставил больного. А если еще мы с тобой будем шушукаться…

— Я же совсем не об этом толковала, — почему-то огорчилась Валюха. — Не надо при нем, демонстративно… А если они ушли…

— Нельзя же при нем одно, без него…

Она рассмеялась, но как-то невесело.

— Категоричный ты человек, Санечка. Зря я тебе разных, разностей наговорила, ничего ты не понял.

Все-таки странный народ эти девчонки. Вечно у них семь пятниц на неделе. Сегодня одно, завтра другое в зависимости от настроения. А настроение меняется как… как… Саньку даже досада разобрала, похоже, пожалеть пришла. Подумаешь, беда — коленка вспухла! Да не нуждается он в утешениях!

— То. есть как это не понял? И вообще — чего ты хочешь?

— Сказать? — она опустила ресницы, щеки ее зарозовели. — Сказать, чего хочу? Только по правде?

— Скажи, скажи!

— Хочу, чтоб ты меня поцеловал…

Санька вытаращил глаза, облизнул вмиг пересохшие губы. Руки его сами собой потянулись к Валюхе. Но ее уже не было рядом — в одно мгновение как ветром сдуло с чердака.

— Валюха! Куда же ты?

Она стояла внизу, теребила косицу:

— Сам не догадался, а напрашиваться не хочу.

— Испугалась! — поддразнил Санька.