Серебряный пояс
Шрифт:
— Так смогу ли я?
— Сможете! — отрезал поручик и, открыв дверь, крикнул: — Посохов! Федор! Дай парню свое оружие. Да покажи, как стреляет!
Иван и забыл, зачем в избу вошел, хотел что-то у отца спросить, но новую обязанность за одну минуту приобрел!
Пока Федор объяснял Ивану принцип работы карабина, поручик сел за стол писать какие-то бумаги. Григорий Феоктистович вдруг вспомнил о Власе бородатом:
— А где же ваш проводник? Иван рассказывал, что вы тогда с Власом были.
— Бердюгин? — не отрываясь от бумаг, переспросил поручик. — По делам уехал. А вы что, знакомы?
— Да
— Ну, это вы уж слишком! — с нескрываемым чувством превосходства оторвался от письма поручик. — Так, как Влас тайгу знает, ее не знает никто!
— Ну уж и не знает?
— Можете поверить! Он еще десять лет назад водил казаков по Саянам, помогал китайцев-спиртоносов ловить. Бердюгин у нас на хорошем счету, не одного беглого каторжника поймал. А то громкое дело помните, когда купцов убивали на тропе на Шинде? Это он помог найти и обезвредить братьев Исаевых. Так что в его адрес плохого слова не найти. Царю и Отечеству, да и вам, старателям, неоценимую услугу приносит, хоть и не состоит на государевой службе. Вот и сейчас, — поручик понизил голос, — скажу вам по секрету: Влас один уехал к монгольской границе, тропы проверить, убедиться, не пожаловали ли к нам опять желтолицые?! Такую версию тоже нельзя исключать. Золото всех лихорадит.
— Это так, — задумчиво подтвердил Григорий. — Значит, не увидимся мы с ним нынче.
— Не знаю. Это как дела пойдут. Может, и увидитесь. А что, у вас к нему какое-то дело есть?
— Да вышел спор у нас, как можно за кустом жимолости желтые камни искать… Обещал показать.
— Ну уж, так и за кустом жимолости! — засмеялся поручик. — Это, наверное, он вам байку предоставил! Он их, ох, как много знает!
— Вот и я про то же говорю.
— Так это надо вам с ним лично встречаться. Что же, увижу, напомню ему про ваш разговор.
С этими словами поручик стал собираться:
— Пора в дорогу!
— Так что же, отобедайте с нами! — засуетился Григорий Феоктистович.
— Спасибо за предложение, но… дела! В другой раз, — направляясь к двери, ответил поручик. — Сегодня надо еще три прииска объехать.
Незнакомец
Бабуля Петрикова улыбается тонкими губами: больному лучше с каждым днем, и в этом есть ее заслуга. Ежедневные запарки в колоде не проходят даром, таежные травы делают свое дело. Михаил Самойлов сам поднимает ноги, переворачивается с боку набок, а сегодня утром без посторонней помощи сел на нарах.
— Ах, сердешный, ах, страдалец! — бесконечно осеняя себя и медвежатника крестом, щебечет старушка. — Потерпи, родной! Еще немного, и побежишь! Вовремя, однакось, спохватились-то. Не дали параличу разгуляться, на корне прихватили, — и, ласково поглаживая больного по голове сухощавой ладошкой, — уже еси, будешь меня долго вспоминать!
— Спасибо, мать! — щедро, но с суровым лицом рассыпается благодарностью Михаил. — Пока жив буду, не забуду! Как поймаю следующего медведя, так тебе шкура!
— На кой ляд мне шкура? — качает головой Петричиха. — Мне по жизни от матери Закон — людей лечить! Святое дело! А шкуры не надо. Может, только сало медвежье, четвертинку,
— Что ты, мать? Какая четвертинка? Всякий раз, как будет нужда, приходи! Что у меня в погребе будет, то для тебя никогда не пожалею!
На том и порешили.
Знахарка суетится, вновь готовит отвар для колоды: больного надо каждый день в бане парить, чтобы процесс восстановления был положительным. Для этого дела девчата в округе все травы собрали. Однако Петричиха неумолима: делайте, что говорю, ходите, куда вздумается, но чтобы к вечеру зверобой, кашкара, маралий корень были! Иначе колоду не запарить.
Сегодня Наташа Шафранова на кухне вместе с Лукерьей Косолаповой готовит обед, управляется с хозяйством. Большая часть работы выполнена. Коровы подоены, пошли на выпас. Конь Михаила Самойлова стреноженный прыгает по поляне. Собаки медвежатника Туман и Тихон привязаны под кедром, томятся в неволе, ждут хозяина. Остальные приисковые лайки воровато крутятся около костра, где варится обед. За ними нужен глаз да глаз. Стоит ненадолго притупить внимание, как какая-нибудь уже лезет в котел с едой, желая утащить кусок мяса.
Низкое солнце быстро плывет к рогам кедра. Скоро наступит время обеда. Наташа хочет помочь ревнивой Лукерье, но та не подпускает ее к костру:
— Сама сварю! Иди лучше дров принеси, воды, посуду готовь.
— Все давно готово, — тихо отвечает девушка, но старшая непреклонна, желает делать все сама.
— Возьми стекло, стол поскобли, — находит Лушка работу помощнице, давая понять, кто здесь старшая.
Наташа отошла к чистому столу бесполезно перебирать железные чашки.
У порога Пановых, на широкой кедровой чурке, прислонившись спиной к стене, храпит Мишка Лавренов. Шапка на глазах, фуфайка распахнута, сильные, крепкие руки обвисли плетьми. Оружие часового, короткоствольный карабин, свалилось с колен на землю. Но Мишка не замечает этого, продолжает спать. Устал парень от ежедневной старательской работы. Заступив в очередной караул, он не удержался от соблазна, заснул, пригревшись на солнышке.
Знахарка Петричиха, увидев его, едва слышно, тихими шагами подошла к нему, подняла ружье с земли, приставила рядом к стене, запахнула на груди телогрейку:
— Уснул, сердешный… Ишь, как землица-то силы отнимает, мужик на ходу засыпает!
Мишка не пошевелился, продолжая спать с открытым ртом.
Лукерья, не удержавшись, зачерпнула полный берестяной ковш холодной воды, подкравшись, плеснула Мишке в лицо. Тот подскочил, кашляя, замахал руками, закрутил головой, не понимая, что происходит. Лушка хохочет от удовольствия. Мишка сжимает кулаки. Петричиха укоряет зряшную бабу в неразумном поступке. Наташа со стороны смотрит, перебирая в руках деревянные ложки.
— Ты что, баба, белены объелась? — кричит Мишка, отряхивая мокрую одежду. — Сейчас между глаз деревякой заеду! — замахиваясь прикладом, грозит он.
— А ну, попробуй! — наступает грудью Лукерья. — Нечего спать! Ишь, разоспался! Тебе что сказали: сиди, карауль! А ты храпишь, как дятел на сушине!
— А что будет-то?
— Дверь охраняй!
— От кого ее охранять? От тебя, что ли? — скрипит зубами Мишка. — Век никто в домах не воровал!
— Тебя поставили, значит карауль!