Вы и я, и толстая дама, Тихонько затворивши двери, Удалились от общего гама. Я играл Вам свои «Куранты», Поминутно скрипели двери, Приходили модницы и франты. Я понял Ваших глаз намеки, И мы вместе вышли за двери, И все нам вдруг стали далеки. У рояля толстая дама осталась, Франты стадом толпились у двери, Тонкая модница громко смеялась. Мы взошли по лестнице темной, Отворили знакомые двери,
Ваша улыбка стала более томной. Занавесились любовью очи, Уже другие мы заперли двери… Если б чаще бывали такие ночи!1907
«О, быть покинутым – какое счастье…»
О, быть покинутым – какое счастье! Какой безмерный в прошлом виден свет Так после лета – зимнее ненастье: Всё помнишь солнце, хоть его уж нет. Сухой цветок, любовных писем связка, Улыбка глаз, счастливых встречи две, — Пускай теперь в пути темно и вязко, Но ты весной бродил по мураве. Ах, есть другой урок для сладострастья, Иной есть путь – пустынен и широк. О, быть покинутым – такое счастье! Быть нелюбимым – вот горчайший рок.Сентябрь 1907
«Разве можно дышать, не дыша…»
Разве можно дышать, не дыша, Разве можно ходить, не вставая, Разве можно любить, коль другая Не ответит влюбленно душа? Ах, без солнца бессолнечен день, Холодны водопадные реки, И с трудом подымаются веки, Если голову ломит мигрень. Разве странно, что, только любя, Я дышу, и пишу, и мечтаю, Что нигде я покоя не знаю, Проведя полчаса без тебя?1913
«Разбукетилось небо к вечеру…»
Разбукетилось небо к вечеру, Замерзло окно… Не надо весеннего ветра, Мне и так хорошо. Может быть, всё разрушилось, Не будет никогда ничего… Треск фитиля слушай, Еще не темно… Не навеки душа замуравлена — Разве зима – смерть? Алым ударит в ставни Страстной четверг!1917
Эпилог
Что делать с вами, милые стихи? Кончаетесь, едва начавшись. Счастливы все: невесты, женихи, Покойник мертв, скончавшись. В романах строгих ясны все слова, В конце – большая точка; Известно – кто Арман, и кто вдова, И чья Элиза дочка. Но в легком беге повести моей Нет стройности намека, Над пропастью летит она вольней Газели скока. Слез не заметит на моем лице Читатель-плакса, Судьбой не точка ставится в конце, А только клякса.Ноябрь 1906
«Утраченного
чародейства…»
Утраченного чародейства Веселым ветрам не вернуть! А хочется Адмиралтейству Пронзить лазоревую муть. Притворно Невской перспективы Зовет широкий коридор, Но кажется жестоко лживым Былого счастия обзор. Я знаю, будет всё, как было, Как в старину, как прошлый год; Кому семнадцать лет пробило, Тому осьмнадцатый пойдет. Настанет лето, будет душно, Летает детское серсо, Но механично и бездушно Природы косной колесо. За ивовым гоняйся пухом, Глядись, хоть день, в речную тишь, Но вольным и влюбленным духом Свои мечты не оживишь. Все схемы – скаредны и тощи, Освободимся ль от оков, Окостенеем ли, как мощи, На удивление веков? И вскроют, словно весть о чуде, Нетленной жизни нашей клеть, Сказав: «Как странно жили люди: Могли любить, мечтать и петь!»1921
«Мне не горьки нужда и плен…»
Мне не горьки нужда и плен, И разрушение, и голод, Но в душу проникает холод, Сладелой струйкой вьется тлен. Что значат «хлеб», «вода», «дрова» — Мы поняли, и будто знаем, Но с каждым часом забываем Другие, лучшие слова. Лежим, как жалостный помет, На вытоптанном, голом поле И будем так лежать, доколе Господь души в нас не вдохнет.Май 1921
Вячеслав Иванов
Вячеслав Иванович Иванов (1866–1949) – русский поэт, теоретик младосимволизма, филолог, переводчик, драматург, эссеист, литературный критик, философ, культуролог. Автор 10 поэтических сборников и 6 сборников статей.
Как поэт дебютировал в печати в 32 года, уже защитив диссертацию (о налогах в Римской империи). Знаменитая «Башня» Вячеслава Иванова (Ивановские среды) – литературно-философские собрания, проходившие на квартире Иванова и собиравшие петербургскую культурную элиту, стали одним из центров русского символизма. «Почти вся наша молодая тогда поэзия, если не „вышла“ из Ивановской „башни“, то прошла через неё», – вспоминал Сергей Маковский.
Вячеслав Иванов
Продолжением «Ивановских сред» стало литературное объединение Общество ревнителей художественного слова (оно же – «Академия стиха»), сформированное при журнале «Аполлон». Как идеолог дионисийства, в основу своего «мифа» Иванов положил темы воскрешения, возрождения после смерти, мистической любви, одолевающей гибель, – противостоя пессимизму старших символистов.
Революцию Иванов не принял, в 1924 году выехал в Италию. Занимался научной и преподавательской работой. Умер в Риме в 1949 году.
Дмитрий Святополк-Мирский так охарактеризовал самобытный поэтический стиль Иванова: «К его стиху подходят эпитеты „византийский“ и „александрийский“: они полны прошлыми веками, пропитаны учёностью и самосознанием. В русской поэзии это самое большое приближение к сознательному и обдуманному мильтоновскому блеску. Каждый образ, каждое слово, каждый звук, каждая каденция – это часть великолепно спланированного целого. Всё тщательно взвешено и обдуманно отобрано для наибольшего эффекта. Язык архаичен, к тому же Иванов любит вводить греческую лексику. Это великая традиция церковнославянского языка, усиливающая величественность стихов».