Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX-XX веков. Том 3. С-Я
Шрифт:
– Вот тут проходите поосторожней: около самого входа вырос замечательный цветок, но кто-то сломал его. Я ему сделал перевязку, может быть, оживет…» (И. Белоусов. Ушедшая Москва. Воспоминания).
«Иван Сергеевич был человек замоскворецкий, уединенный, замкнутый, с большим внутренним зарядом, нервно взрывчатым. В Замоскворечье своем сидел прочно, а мы, „тогдашние“ от литературы, гнездились больше вокруг Арбатов и Пречистенок. Тоже Москва, но другой оттенок. В Замоскворечье писатель неизбежно одинок.
…В Крыму был расстрелян его сын, молоденький офицер Белой Армии. Это произошло
Теперь и для него, и для меня Россия за горами, за долами. Встретились мы снова на чужой земле, в Берлине 1922 года. Помню, поразил он меня своим видом. Черные очки, бледность, худоба, некая внутренняя убитость – все понятно, все понятно, кончено…» (Б. Зайцев. Мои современники).
Иван Шмелев
«Шмелев – добрый хозяин: так я его мысленно всегда себе представляю. Своему слову, однажды данному, он, Иван Сергеевич, хозяин верный, крепкий и непоколебимый. Ложь для него отвратна, как грязь и мусор в чистом доме, и неправда никогда не оскверняет его уст.
Все у Шмелева хозяйственно: и глаз, и прочность мысли, и вкусы, и знания, и увлечения.
…Таков он в жизни, таков он и в творчестве. Все, что он написал, дышит хозяйственным трудолюбием, совершенным знанием дела, места и языка. Богатство его лексикона необыкновенно широко, и слово всегда ему благодарно, послушно.
…Шмелев… коренной москвич, с московским говором, с московской независимостью и свободой духа. Вот почему большинство произведений Ивана Сергеевича имеют место в Москве.
…У Шмелева только один помощник – это ШМЕЛЕВ. Его узнаешь сразу, по первым строкам, как узнаешь любимого человека издали по тембру голоса. Вот почему Шмелев останется навсегда вне подражания и имитации. Бог дал редкий свой дар – печать милосердного и щедрого таланта – спокойный задушевный юмор» (А. Куприн. Иван Сергеевич Шмелев).
«Я никому еще не продавал души своей, своего пера, никому не служил, я до сего дня вольный, свободный писатель, слушающий Бога своего, свое сердце, я не знаю истины утвержденной, я лишь свидетель жизни и бытописатель, я вбираю в себя, чтобы, претворив, смешав с кровью сердца своего, отдать. …Я своими работами не вливал в жизнь зла, я звал лишь к любви» (И. Шмелев. Письмо С. И. Гусеву-Оренбургскому. 4 февраля 1921).
ШПЕТ (наст. фам. Шпетт) Густав Густавович
Философ. Профессор Московского университета (1918–1923). Сочинения «Проблема причинности у Юма и Канта. Ответил ли Кант на сочинения Юма?» (Киев, 1907), «Логика» (ч. 1–3, М., 1912), «Явление и смысл. Феноменология как основная наука и ее проблемы» (М., 1914), «Философское наследство П. Д. Юркевича» (М., 1915), «История как проблема логики» (М., 1916), «Сознание и его собственник» (М., 1916), «Философское мировоззрение Герцена» (Пг., 1921), «Очерк развития русской философии» (ч. 1,
«Передо мной возникает лицо Густава Густавовича; круглое, безбородое и безусое, принадлежащее – кому? Юноше иль – старику? Гладкое – как полированный шар из карельской березы; эй, берегись: шибанет тебя шар! Как по кеглям ударит! Лицо было невелико: не губы – губки; не нос, а – носенок; не быстрые, коричневатые, с розоватым отливом глаза, а – два юрких носика – мышьих; обнюхивали твой идейный ландшафт, выбегая стремительно из мозговых полушарий, шмыгнувши в глаза твои, из них вбежать в твою черепную коробку; и там поднять суетливое шелестение со скептическим писком; таково было впечатление, когда открывалась дверь и из нее вопросительно выглядывала остриженная небольшая, тяжелая голова; после уже являлась вся коренастая, кряжистая фигура, держа вперед голову; поглядывал исподлобья улыбочкой, метя, к чему прицепиться.
Он ступал эластично и мягко; но вкладывал в шаг свой пуды; садился молчать с чуть дрожащей улыбкой на розовом, молодом, гладком личике, выпуская взглядом „мышат“; языком щекотал, как рапирой; заигрывал, но оставался далеким от игр, им затеянных, напоминая свинцовый и косный ком, играющий поверхностным отблеском, не проникавшим в его душевную жизнь; тогда казался старообразным; и в шутке его была грубость…
Шпетт щеголял скептицизмом; и объявил, что Юма не поняли; выставив вперед голову, по Юму доказывал все, что угодно ему; в эти минуты напоминал он омоложенного старика» (Андрей Белый. Между двух революций).
«Создался образ Г. Г. Шпета – блистательного лектора и собеседника, злого и безжалостного критика, покорителя сердец, неутомимого и азартного игрока в бридж, веселого собутыльника. Чудака и оригинала, изобретателя собственного способа заварки кофе и собственной орфографии. Он не признавал двойных согласных в иностранных словах. Начав с того, что истребил двойное „тт“ в своем имени, он затем систематически опускал двойные согласные в словах симметрия, сумма, дифференциал, коллегия и т. п. …О Шпете начинают ходить легенды и анекдоты. Кто-то из профессоров жалуется, что если рядом читает Шпет, то в его аудиторию заходят только за стульями. Многие его не любят. Бердяева он как-то назвал Белибердяевым – злая шутка вполне в его духе» (М. Поливанов. Очерк биографии Г. Г. Шпета).
Щ
ЩЕЛКУНОВ Михаил Ильич
Журналист, библиофил, историк книги, книговед, коллекционер. Основатель Книжной палаты и Музея книги. Автор исследований «История, техника, искусство книгопечатания в его историческом развитии» (М., 1923), «История, техника, искусство книгопечатания» (М.; Л., 1926). Погиб в ГУЛАГе.
«Каждый вечер в кафе [журналистов в Москве, в 1918. – Сост.] входил, протирая запотевшие выпуклые очки и натыкаясь сослепу на столики, известный московский книголюб журналист Щелкунов. Он притаскивал с собой тяжеленные пачки пыльных книг, связанные обрывками телефонного провода.