Серебряный змей в корнях сосны

Дубинина Мария Александровна

– Стой! – крикнул Куматани, но его голос потонул в плеске волн, вдруг разбившем удивительную тишину этой бесконечно длинной ночи.

Что-то такое было в глазах Куматани, отчего Хизаши вдруг почувствовал тревогу. Но вот остановить отпущенное на волю заклинание уже не мог, и оно вмиг разогнало стайку фуна-юрэй, точно те были обычными светлячками. И когда их призрачное синее свечение погасло, широкоплечая фигура Куматани стала полностью видна, но не успел Хизаши и слова сказать, как на него упала черная, как смола, тень. Налетел шквалистый ветер, рванул полы хаори в разные стороны,

потянул за широкие рукава и вцепился в спутанные волосы. Хизаши едва удержал свой веер, а в это время море за спиной Кенты забурлило и поднялось гигантской волной так быстро, как и не ожидаешь от такой чудовищной массы. Но нет! Это…

Это была не волна.

В тени исполинского монстра, похожего на скользкого черного угря со множеством извивающихся ног-щупалец, Куматани Кента казался совсем крошечным и беззащитным. Он уже ощутил за спиной зловещую ауру, но не обернулся даже когда сверху полился дождь из соленых брызг. Чудовище двигалось почти бесшумно, и, если бы потревоженные им волны не бились бешено о берег, его бы можно было принять за призрак.

– Ко мне! – закричал Хизаши и начал движение-танец, вычерчивая по мокрому песку охранный барьер. Нечего было и думать, чтобы напасть первыми. Куматани все-таки сорвался с места и за два удара сердца оказался в пределах защитного круга. Хизаши столкнулся взглядом с театральной маской, заменявшей существу лицо, но не увидел в ней прорезей для глаз.

Чудовище было слепо.

Хизаши досчитал до пяти, прежде чем так же тихо оно погрузилось в море и, казалось, растворилось в нем, потому что было слишком велико, чтобы не застрять на мелководье. Куматани коснулся плеча, привлекая внимание.

– Что это было? – спросил он. – Точно не Умибозу.

– И дурак бы понял, что это не Умибозу, – огрызнулся Хизаши.

– Значит, ты тоже не знаешь, что это?

Хизаши был застигнут врасплох и не смог придумать достойного ответа, поэтому вместо этого произнес:

– До рассвета лучше не покидать барьера. Посидим тут.

И он угрюмо отвернулся и опустился на колени прямо на холодный влажный песок. Кента сел сзади и привалился к нему спиной. Над успокоившимся морем с протяжными криками носились чайки. Они, в отличие от людей, быстро забывали свои страхи. Хизаши не сводил с линии горизонта взгляда, пока не начал клевать носом. Тепло Куматани успокаивало и расслабляло, а сам он уже какое-то время дышал тихо и размеренно – заснул.

Следующим, что помнил Хизаши, был шорох совсем близко, а еще движение земли под собой. Вздрогнув, он очнулся от короткого сна и обнаружил, что прилив не только размыл его и без того ненадежный барьер, но еще и превратил эту часть побережья в грязевую ванну. Наглая чайка, следя за ним одним блестящим глазом, ковырялась в пучке водорослей рядом с его ногой.

Куматани не было.

Испуганная резким движением птица с возмущенным криком отлетела в сторону, а Хизаши уже начал перебирать в голове все возможные вероломства, на которые мог пойти Куматани, пока он спал, но тут Кента позвал его по имени и помахал рукой, стоя на скальном уступе, – поразительно бодрый для их плачевного положения. Но что еще более странно, рядом с ним стояла

низенькая сгорбленная старушка, а котомка с хворостом, видимо, принадлежавшая ей, была на плечах Куматани.

– Хизаши-кун! Скорее поднимайся сюда!

Довольно скоро Хизаши узнал, что, желая осмотреть окрестности в свете нарождающегося утра, Куматани отправился бродить по пляжу и, поднявшись по горной тропе, встретил старую женщину, которая собирала хворост для очага. Сначала она сильно испугалась и бросила котомку, но куда ей тягаться в скорости с юношей?

– Сачико-сан живет здесь совсем одна, – пояснил Куматани, помогая старушке подниматься по крутой тропе. В какой-то момент он и вовсе понес ее на спине вместе с котомкой. – Должно быть, это очень тяжело для такой пожилой женщины.

По мнению Хизаши, он сильно преуменьшил ее возраст. Глубокие морщины превратили ее лицо в сморщенный блин, на котором кое-как приоткрывались выцветшие глаза под нависшими веками. Тонкие губы шевелились так, будто старуха хотела что-то сказать, но постоянно не решалась, а может, она и говорила, просто слишком тихо, и беззвучное шамканье уносил пронизывающий соленый ветер. Смотреть на нее было неприятно, и Хизаши отвернулся. Ему не хотелось задумываться о том, что им двигало не естественное отвращение к человеческому несовершенству, но и вполне естественный человеческий страх стать однажды таким же беспомощным полумертвым существом. Но нет, Хизаши сделает все, чтобы этого не допустить.

– А еще Сачико-сан сказала, что ее дом наверху, за скалой, и мы можем остаться у нее, – беззаботно делился Куматани, не обращая внимания на тяжесть, усложнявшую и без того полную опасностей дорогу.

– И тебя ничего не смутило? – не выдержал Хизаши.

– А должно было?

Хизаши скосил взгляд на старуху, но она, кажется, успела заснуть, покачивая головой в такт шагам Кенты.

– О, светлые ками… – вздохнул Хизаши, но не стал ничего объяснять. Чужая глупость – не его забота.

Меж тем тропа в последний раз вильнула, и ветер с силой ударил в лицо, словно в отчаянной попытке столкнуть дерзких пришельцев, прошедших все предыдущие испытания. Но те выстояли, и в отместку ветер взялся трепать их волосы, особенно усердствуя с Хизаши, ведь густые, мягко вьющиеся на концах волосы Куматани были коротковаты, и неряшливо сбившийся хвостик на макушке, перетянутый белой плотной материей, не подходил для подобных игр. И едва Хизаши полностью взобрался на утес, воздух наполнился хлопаньем его рукавов и распахнутых пол сливового хаори с узором из кленовых листьев, да таким громким, будто сюда слетелась целая стая диких тэнгу.

Куматани бережно поставил старуху на землю, и она поманила их за собой к низкой лачуге, частично привалившейся к скальному выступу. Покрытая соломой крыша нависала над домом, бросая густую тень вокруг, деревянные стены потемнели от ветров и дождей. Он был похож на старую птицу, дрожащую от холода на краю пропасти. И только дымок, несмело вьющийся над дымоходом, выдавал в лачуге чье-то жилище.

Старуха зашамкала что-то еле слышно, и Кента, наклонившись, озвучил:

– Сачико-сан приглашает нас разделить с ней еду.