Серьезное и смешное
Шрифт:
Нынче в Москве (кто бы подумал!) около ста конферансье. А по всей России? А в самодеятельности? Могут ли все они быть «выдающимися»? А разве есть такое количество выдающихся среди артистов других эстрадных жанров? Нет! Так и не надо сегодня потрясать перед молодыми пятью-шестью именами давно ушедших «выдающихся» и требовать, чтобы все молодые были выдающимися.
Когда-то один из действительно выдающихся артистов драмы Далматов сказал, что, если в театре есть пять-шесть очень хороших актеров, а остальные просто хорошие, — это прекрасная труппа. Так вот и давайте принимать меры к тому, чтобы, отдавая дань «выдающимся», сделать так, чтобы все остальные наши конферансье были просто хорошими!
А для этого, мне кажется,
Отбросим навязнувшие в зубах разговоры об экспромтах, и тогда конферансье, как и всякий другой, говорящий что-либо со сцены, должен уметь это «что-либо» говорить, читать, петь, исполнять хорошо, то есть обладать актерской техникой. Вот, мне кажется, и весь секрет сегодняшнего хорошего конферансье — быть актером. Но это, конечно, при том условии, что он будет исполнять не только хорошо, но и хорошее. Речь идет не о монологах, куплетах, рассказах (хотя они отнюдь не исключаются), речь идет опять-таки о том, как помочь конферансье вести концерт, помочь всем (кроме «выдающихся» — они в помощи не нуждаются) создавать из разрозненных выступлений отдельных артистов нечто цельное — концерт-спектакль… А это очень важно не только зрителям, это, может быть, еще важнее артистам.
Вот он стоит за кулисами на выходе, этот артист, и нервничает, беспокоится, прислушивается, что там, на просцениуме, конферансье говорит про него? А вдруг не про него? Ибо страшно, товарищи, выходить на сцену «на чужие аплодисменты», то есть на зрителей, еще переживающих, обсуждающих успех только что ушедшего артиста!
А еще ужаснее выйти после конферансье, насмешившего и, уходя, буркнувшего: «А теперь послушайте такого-то…» Хорошо еще, что он не говорит с милой улыбкой: «Не скучайте, потом опять буду я» (пусть всегда будет солнце, пусть всегда буду я…).
И как удобно выходить на эстраду, когда публика улыбается тебе и ты, по выражению Сент-Экзюпери, «входишь в ее улыбку»! Вызвать эту улыбку и есть основная задача конферансье! Ее должен приготовить он, конферансье, отдельную для каждого артиста.
Впрочем, обобщать не следует: если за кулисами «стоит и нервничает», скажем, оперная певица и она сказала вам, что будет петь арию Далилы из оперы Сен-Санса «Самсон и Далила», ей нужно подготовить не улыбку, а серьезную, может быть, даже чуть торжественную встречу…
Помню, в Большом зале Консерватории перед выходом чудеснейшей певицы Надежды Андреевны Обуховой я только сказал публике очень и очень серьезным тоном:
— Внимание! Самый торжественный момент концерта! Забудьте все будничное, домашнее… К вам идет самое большое, самое высокое искусство: Надежда Андреевна Обухова!
И грянул гром.
Я посмотрел в зал — на лицах заинтересованность, серьезность, предвкушение, никаких улыбок… Посмотрел на сцену — улыбка! Улыбаются Надежда Андреевна и ее аккомпаниатор Семен Стучевский. Потом и их улыбки исчезли и началось священнодействие. «Раскрылася душа…» — пела Обухова — Далила на сцене, и раскрылись души сидевших в зале…
И вторую вещь Надежда Андреевна пела классическую, но когда она сказала мне, что будет петь французский вальс «Lorsque tout est fini», тут уж я выпустил на сцену… улыбку! Я часто слышал этот вальс, знал наизусть французские слова и чуть иронически перевел их; автор советует не грустить, когда любовь кончилась, ибо клятвы любви свойственны безумию молодости, и она, эта любовь, отцветает так же, как цветы… Перед этой философией можно и улыбнуться!
Рецепты эти я позволяю себе предложить вниманию «просто хороших», а к «выдающимся» остаются те же похвалы и те же упреки, которые уже много лет не сходят с уст зрителей и с газетных страниц и которые рассыпаны в этой главе: раз ты выдающийся, так и выдавай на-гора свое остроумие, свой талант, свое мастерство,
И как ни странно, но даже к своему номеру (монологу, куплетам) часто, очень часто конферансье не имеет подхода и, не зная, как «всунуть» его в программу, начинает со спасительного: «Однажды мой сосед шел по улице и вдруг…», или «Как-то мой приятель мылся в бане и вдруг…», или «Мои соседи приехали в загс и вдруг…». Они, конечно, очень удобны, эти приятели и соседи, с них можно начать любой рассказ, к ним можно, как говорится, «присобачить» любую сенсацию. Сосед может идти по улице и вдруг узнать, что его жена родила троих, приятель может, намыливаясь в бане, растратить колхозные деньги, и невеста может вдруг оказаться его же тещей!..
Как же все-таки помочь конферансье не только выступать, но и вести концерт, или, как часто говорят, «подавать номера», а не только называть фамилии артистов?
Мне кажется, что нельзя надеяться, что «просто хорошие» сами себе придумают просто хорошие репризы, сценки, «подачи», нет, надо все это дать им! Ведь куплеты, монологи, вступительные слова заказывают писателям, в драме никому и в голову не придет требовать, чтобы актер сам себе написал хоть самую маленькую реплику, от певцов не ждут их собственных арий и песен, а «просто хорошие» конферансье — беспризорники и поэтому безрепертуарники и превращаются в «просто плохих»… Так заказывайте, товарищи, отвечающие за репертуар, писателям-юмористам шутки о танцах, сценки о певцах, «подачи» о фокусниках; закажите их побольше и раздавайте конферансье. Не большая беда, если одна и та же шутка окажется у двух или трех, ведь куплеты, монологи они друг у друга вору… простите, заимствуют, так пусть и сценки и подачи заимствуют! А если заготовите очень много, так и «вороимствовать» не будут! И, конечно, каждый способный конферансье сумеет, чуть-чуть изменив заготовленную шутку, приспособить ее именно к данному артисту, к его выступлению. Честное слово, это не так уж трудно!
И это не мечты, не нечто недостижимое, нет! Недавно меня пригласили на «разговор конферансье между собой», и если бы все, о чем они говорили, действительно стало если не обязательным, то хотя бы рекомендуемым нашим конферансье-трафаретчикам, — жанр «ведения концерта» возродился бы. Умный, находчивый и, самое главное, ищущий и находящий Олег Милявский (бесспорно лучший на нашей сегодняшней эстраде конферансье) сделал не доклад, не сообщение, а просто показал нам, как, по его мнению, надо вести концерт.
— Очень трудно, — сказал он, — продемонстрировать это, не имея за спиной участников концерта.
И тогда экспромтом на эстрадку этой комнаты вышла Елизавета Ауэрбах, хорошо знакомый нам автор и исполнитель своих «картинок из жизни». Она предложила себя в качестве нескольких участников концерта, изнывающих за кулисами, погибающих под ливнем репертуара конферансье. И вот они вдвоем сымпровизировали целый концерт: она несколько раз выступала, а он конферировал. Выпуская ее, он говорил заранее написанные шутки и серьезные вещи, но все они были так повернуты, так приспособлены, что казались навеянными тем, что рассказала Ауэрбах, или введением в то, что она сейчас расскажет. И что же? Не только я, но и все сидевшие в этой комнате почувствовали себя как бы соучастниками этого концерта, в котором каждый артист и уж, конечно, конферансье был не случайным человеком, а необходимой и неотделимой частью этого концерта-спектакля. И я не спрашивал Елизавету Борисовну, удобно ли ей было, когда она выходила на очередное «выступление» и когда она уходила после него. У нее был какой-то радостный вид — конферансье вовлек в ее творчество зрителей, и хотя это были ее товарищи, для которых ни Ауэрбах, ни ее рассказы не были новинкой, но при новой «подаче», под новым «соусом» Милявского все как-то преобразилось, стало ироничней и тем самым интересней. Казалось, в концерте участвуют многие, а ведь говорили только Ауэрбах и Милявский!