Серьезные отношения

Берсенева Анна

Игорь улыбнулся.

– С чего им на испанцев быть похожими? Это пакистанцы. Говорю же, тот еще райончик. Но ресторан хороший, тебе понравится. Он там, за углом.

Ресторан в самом деле оказался из тех, которые Ирина больше всего любила. В Москве таких не было, так что за границей она никогда не упускала случая в них побывать. Чувствовалось, что здешние посетители – это богема, но не маргинальная и не пафосная, а самая настоящая интеллигентная европейская богема. Это было понятно по нарядам дам, продуманным и необычным, но без показной роскоши, и по непринужденной, но без унылого однообразия простоте, с которой были одеты мужчины,

и по разговорам, которых Ирина не понимала, но тон которых, живой, добросердечный, чувствовала безошибочно. И по рисункам на керамических плитках, которыми был отделан зал – особенно хороши были изображенные на них сценки корриды и фламенко, – и по тому, как, балансируя пирамидами тарелок, сновали по этому уютному залу официанты, и по широкой улыбке шеф-повара – он подошел к столику, за которым сидели, наверное, постоянные посетители, и Игорь, прислушавшись к его с ними разговору, сказал, что повар работает в этом ресторане пятьдесят лет…

Это чувствовалось по всей здешней атмосфере – доброжелательной, веселой, утонченной.

– Здесь, наверное, еще Пикассо бывал, когда в Барселоне жил, – сказала Ирина, с интересом разглядывая зал. – Ну да, ресторан же старый. И район тоже. Баррио Чино, китайское что-то…

– Скорее всего, при Пикассо здесь то же самое было, – заметил Игорь. – Злачное место, а в нем богемный ресторан. Только вместо пакистанцев китайцы стенки подпирали.

Потом официант принес рыбу, запеченную в соли, и, разбивая сверкающую белую корку, сказал, что рыбу час назад привезли из Камбрилса, вы были в Камбрилсе, синьора, какой чудный городок, не правда ли, мы всегда покупаем рыбу там, в четыре часа дня приходят сейнеры с уловом, и пожалуйста, вот она, эта рыба…

Камбрилс вспомнился сейчас совсем уж некстати. В отличие от Барселоны, этот рыбацкий городок на побережье понравился не только Ирине, но и Игорю, они целый день гуляли по набережной, пили крепкий испанский кофе-соло под белым навесом кафе, ходили на рыбную биржу смотреть, как привозят свежий улов, и Игорь сфотографировал жену рядом с трогательным, меньше человеческого роста, бронзовым памятником рыбаку…

И что теперь было делать с этими воспоминаниями?

Сердито тряхнув головой, Ирина быстрее пошла по улице, мрачной, как Баррио Чино. Но совсем другой.

Она не была уверена, что застанет Игоря в офисе, все-таки рабочий день был уже окончен. Но он часто задерживался допоздна, и Ирина решила попытаться застать его в это время. Ей не хотелось разговаривать с ним под любопытными взглядами его подчиненных.

Она чуть не опоздала: когда подошла к дому, в котором Игорь снимал помещение под офис, он как раз выходил из подъезда. Ирина увидела его издалека – уличный фонарь стоял прямо под окнами серой сталинской высотки, – и почувствовала, что сердце у нее дрогнуло как-то совсем иначе, чем могло бы дрогнуть при виде мужа, учитывая отношения, которые связывали их в последнее время. Да, сердце, и не сердце даже, а что-то у нее внутри, необъяснимое, – дрогнуло иначе: со странным нежеланием видеть мужа, разговаривать с ним.

Вопреки этому мгновенному нежеланию, ноги несли ее вперед. Игорь обернулся и увидел жену.

– Здравствуй, – сказала Ирина, останавливаясь в шаге от него. – Хорошо, что застала тебя. Нам надо поговорить.

– Здравствуй, – помедлив, ответил он. – О чем?

– О… – Ирина растерялась. Она не знала, как назвать то, о чем собиралась поговорить с ним, и неловко

пробормотала: – О наших отношениях…

Он пожал плечами.

– Какая необходимость о них говорить?

– Но… они неясные… – еще более неловко выговорила она.

– В чем неясность? – Он смотрел холодным взглядом.

– В том, что… Игорь, я не знаю, что с собой делать! – наконец с отчаянием воскликнула Ирина. – Да, практической необходимости в нашем разговоре нет, но меня воспоминания давят, душат, понимаешь? Я не знаю, как с ними быть!

Даже в неярком свете фонаря она увидела, как Игорь поморщился.

– Ира, прекрати, – сказал он. – Необходимости что-то выяснять действительно нет, ты и сама понимаешь. А все эти страшилки про душащие воспоминания… Разбирайся в этом сама. Я этого не понимаю. И, честно тебе скажу, мне это надоело. Выдумывай себе что угодно, дело твое. А меня уволь.

Он едва заметно повел плечом, как будто стряхивая нечто мешающее, вызывающее брезгливость. И в этом безотчетном жесте было что-то настолько чужое, настолько враждебное, что у Ирины потемнело в глазах.

– Да, – медленно проговорила она, – в самом деле, нечего выяснять. Что ж, с моей стороны никаких сложностей в твоей жизни больше не будет, это я могу тебе обещать. Ну, а Катя ничего сложного собой, я думаю, не представляет, – не удержавшись, добавила она. – Так что все у тебя теперь будет просто и приятно.

Игорь ничего не ответил. Его глаза были непроницаемы как алмазы. Да и что можно было ответить на этот жалкий женский попрек?

Резко повернувшись, оскользнувшись на мокром листе, Ирина пошла прочь.

Глава 8

Глеб и Колька встречались редко. Нет, дружба их ничуть не изменилась с тех пор, когда они виделись каждый день во дворе и в школе; была в их дружбе незыблемость, не зависящая от частоты встреч. Но все-таки встречи были теперь редкими: и от Нижней Масловки до Бирюлева не близкий свет, чтобы часто ездить повидаться, и забот во взрослой жизни побольше, чем было в детской.

Поэтому Колька даже испугался, когда спустя всего три дня после предыдущей встречи открыл дверь и увидел на пороге своей квартиры Глеба.

– Что? – резко проговорил он. – Что случилось?

– Ничего не случилось, – пожал плечами Глеб. – Так, поговорить просто.

– А!.. – облегченно вздохнул Колька. – А я уж подумал, влип ты все-таки во что-нибудь из-за дамочки своей. Проходи, Глебыч.

Видно было, что он обрадовался другу: глаза, еще в прошлый раз показавшиеся Глебу какими-то потухшими, будто серым пеплом присыпанными, радостно сверкнули.

Вскоре после свадьбы Галинка затеяла размен с Колькиными родителями. Это оказалось делом тягомотным, потому что сначала надо было добиться получения комнаты, которая освободилась в их коммуналке после смерти одинокого соседа, потом найти подходящий вариант размена. Коммуналка была хоть и большая, но старая, а значит, выменять на нее две отдельные квартиры было делом почти невозможным. Но Галинке, похоже, слово «невозможно» было неведомо. Да и толкаться на одной кухне с вечно чем-нибудь недовольной свекровью наверняка не казалось ей заманчивым. Так что уже через год после женитьбы молодые Иванцовы жили отдельно от старых. Мало того, обмен был произведен так блестяще, что Кольке с женой и дочкой даже переезжать далеко не пришлось: подходящий вариант отыскался в их же доме на Нижней Масловке.