Сергей Дурылин: Самостояние
Шрифт:
Сразу по приезде в Москву — в декабре 1924 года — Дурылин устроился на работу в Государственную академию художественных наук (ГАХН), где учёным секретарём был А. А. Сидоров, а президентом — П. С. Коган. Но приняли только внештатным сотрудником. Дурылин с увлечением отдался работе. Он собирает библиографический материал для «Словаря русских художников» и читает доклады по русской литературе, театру, изобразительному искусству о Гаршине, Гоголе, А. Добролюбове, Леонтьеве, Лескове, Нестерове, Достоевском, актёре МХАТа Артёме и др. [324] . Бывая в Муранове, погружается в тютчевский архив. Иногда водит экскурсии по музею.
324
Полный перечень докладов этого периода можно найти в «Бюллетенях ГАХН» за 1925–1927 годы (№ 1–9).
Заботы о незавершённых делах в Челябинске не оставляют Дурылина. Два года этой ссылки
Ирина Алексеевна поехать с ним не могла из-за болезни: у неё обнаружили туберкулёз, и её лечит доктор С. А. Никитин. Дурылин пишет ей часто. «Не могу я жить один — не могу, не хочу, не в силах… В 40 лет как не желать своего угла! А кто его может мне дать, кроме тебя? <…> Как надоело мне бродяжничество, которое я веду вот уже 11 лет — со дня смерти мамы!» Но и на следующее лето она вынуждена была уехать в свою деревню долечиваться после перенесённого туберкулёза.
КОКТЕБЕЛЬ
Сергей Николаевич лето 1926 года проводит в Коктебеле у Волошина [325] . Одновременно с ним приехала Елена Васильевна Гениева с детьми. Годом раньше Евгения Александровна Нерсесова — «самый верный и преданный друг» Гениевой — познакомила Дурылина с Еленой Васильевной. И с этого времени ведёт отсчёт их дружба. В 1925–1927 годах Дурылин трижды в неделю бывал в их доме, давал уроки детям, читал вслух произведения русских классиков, стихи свои и чужие. Он очаровал всю семью. А с Еленой Васильевной у них глубокое духовное родство и взаимопонимание. Они «вскипают разговором» о Тютчеве, К. Леонтьеве, Л. Толстом, B. В. Розанове, Гоголе… В Коктебеле Елена Васильевна следит за здоровьем Сергея Николаевича, режимом питания, приёмом лекарств и сообщает о его состоянии в письмах Ирине Алексеевне.
325
О дружеских отношениях Дурылина и Волошина см. статью В. Н. Тороповой «Дружбой с тобою я дорожу…» (Москва. 2013. № 7). В № 9 опубликована их переписка.
В Коктебеле собралось много знакомых Дурылина: поэты Андрей Белый, С. М. Соловьёв, В. К. Звягинцева, художник А. П. Остроумова-Лебедева, литературоведы и искусствоведы А. Г. Габричевский, А. А. Сидоров, А. И. Ларионов. На вышке волошинского дома они говорят о русской поэзии, читают стихи, слушают рассказы Волошина о гостившем у него в 1924 году Валерии Брюсове. А. П. Остроумова-Лебедева вспоминает, как мистически ей не дался портрет Брюсова [326] . С. М. Соловьёв донимает Макса своими «католическими зазывами», описывает свой визит в Риме к кардиналу Рамполли. Дурылин вспоминает, как на балконе под серебристыми ветками маслины, «возлежа» на тюфяке и циновке, попивая красное вино с водой и заедая пушистыми персиками, он, А. Г. Габричевский и С. М. Соловьёв вели неспешные беседы и читали стихи. Алексей Алексеевич Сидоров, предавшись воспоминаниям, записал в альбом Сергею Николаевичу стихотворение, которое так и называется: «С. Н. Дурылину».
326
Этот рассказ А. П. Остроумовой-Лебедевой приведён в кн.: Брюсов В. Неизданное и несобранное. М., 1998. С. 229–230, а также описан Дурылиным в кн.: В своём углу. М., 2006. С. 317–321.
Не будем приводить здесь всё стихотворение — оно довольно большое. Далее Сидоров вспоминает и студию Крахта на Пресне, и молодых Волошина, Садовского, Эллиса. А заканчивает так:
…Шестнадцать лет! На огненной планете! Столь многих нет — и мнится чудом мне, Что мы с тобой у Макса в кабинете Читаем повести о старине. Должно быть, это судьбы повелели И думать радостно, что суждено В благословенно-горьком Коктебеле Минувшему быть с будущим — Одно!У Дурылина творческий подъём. Он пишет много стихов, поэтические зарисовки «Старая Москва», шестую тетрадь «В своём углу». Возле него, как везде, собирается молодёжь. Он ходит с мальчиками на дальние прогулки в горы, говорит с ними о том, «о чём когда-то, под другою луною» он говорил с Мишей Языковым, с Колей Чернышёвым. Его редкий дар открывать людям глаза на лучики солнца, которые, как странники Божии, проникают в просветлевшую вдруг душу, давно уже отметил юный Серёжа Фудель.
В это лето Сергей Николаевич подружился с Максом Волошиным, с которым познакомился в 1912 году в доме М. К. Морозовой. Но тогда Волошин периода его «блуждании» не вызвал симпатию у Дурылина. Теперь же он полюбил его. И взаимно. Их дружба и переписка оборвались лишь со смертью Волошина в 1932 году. А сейчас в Коктебеле Дурылин посвятил стихотворение «этому новому для меня Максу, — мудрецу, поэту, мыслителю, человеку»:
Я знал тебя на севере, где Город, Юродствуя о дьяволе, стоит, Где облик человеческий расколот, Как статуя, о сталь холодных плит. С тех пор прошло… нет, не пятнадцать лет: Десятилетий топких вереницы, — Коль хронологию имеет бред, И у бесов есть счётные таблицы. И я пришёл к тебе на юг. Внимаю Твоим речам и мудрым, и простым. Смотрю на дом, на книги. И сверяю Твой новый облик с ведомым былым. И над тобой, над новым я стою, Как над осенней плодоносной нивой. Каким дождём Господь кропил твою Пшеницу волею многолюбивой! И, сев приняв, хранил его покоем, Таил в земле, в сей скрыне глубины, И для налива — зноил ярым зноем, И нежил ветром ширь его волны. И пажить — вот — под золотом густым: Она питать, не только тешить может, Как колосом разгульно молодым. Блажен, кого Господь, любя, умножит И осчастливит ростом и страдою, И всходами, и жатвой золотой! Я, как над нивой зрелой, над тобой Стою — и радости своей не скрою!Волошин подарил Дурылину машинописный экземпляр поэмы «Путями Каина» с дарственной надписью: «Милому Серёже, принёсшему мне на-голосок из самых глубоких недр русских пропастей — с братской любовью — Макс. Коктебель, 2 сентября 1926».
Высоко оценил Волошин поэтический цикл «Старая Москва» (не опубликован), где каждое стихотворение посвящено или конкретному лицу, или типажу. Эти стихи он читает и перечитывает вслух всем, кто к нему зайдёт. «И каждый раз всё с большим чувством. Есть некоторые строфы (особенно в „Купце“, в „Генерале“, в „Протоиерее“ [327] ), которые не могу читать без подступающих слёз. Какая прекрасная и полная книга это будет. „Украдкой грудь крестя прадедовским крестом“ — это одно из самых жгучих для меня мест» [328] . Одно из стихотворений цикла Дурылин посвятил Григорию Алексеевичу Рачинскому (1859–1939) (который своим студентам казался похожим на Гомера): «В память и благодарность дружбы и единомыслия. С любовью С. Д.»:
327
Стихотворение «Протоиерей» посвящено С. М. Соловьёву. Опубликовано в кн.: «Я никому так не пишу, как Вам…» С. 485.
328
Журнал «Москва» (2013. № 9. С. 200).