Сергей Есенин. Казнь после убийства
Шрифт:
Касаткин едва ли не последний, кто видел Есенина перед его бегством из Москвы. Процитируем отрывок из письма (16 января 1926 года) Ивана Михайловича литератору Ивану Вольнову, бражничавшему с поэтом в день его переселения в Ленинград: «Почти накануне отъезда он (Есенин. — В. К.) был с женою у меня в гостях, мы выпили, он мило плясал, помахивая платочком…» [49] «Дядя Ваня» терялся в предположениях о причинах смерти своего друга («У меня сотни догадок о его конце»), пытался понять мотивы полярного отношения людей к свершившейся трагедии («…тут, мне кажется, скрещиваются некие шпаги…»). Во многом Иван Михайлович был антиподом Георгия Феофановича, железного рыцаря пера, продолжавшего и в мирной жизни оставаться конспиратором.
49
Макина М. А. Из истории писательских
Школу большевистской публицистики он начинал постигать в Белоруссии: «С апреля 1917 г. минской организацией большевиков [я] был вызван с фронта в Минск, — писал он в "Личном листке" (20 марта 1922 г.), — где стал заведывать отделом информации партийного органа "Звезда"» [50] . Затем редактировал «Советскую правду», газету исполнительного Комитета Западной области и Фронта (Облискомзап). Вот лишь два образчика мышления Жоржа в тот период. Первый: «А про Русь отдельный сказ. //Исключительный приказ: //Если кончится война, — //Чтоб Гражданская была». Подпись Георгий Фанвич, то бишь Устинов («Советская правда», 1917,18 декабря). Второй пример — в том же номере газеты: «Как бы ни вопили социал-патриоты, они все-таки должны признать, что большевизм спас человечество от продолжения кошмарной бойни».
50
ЦХИДНИ, ф. 17, оп. 100, ед. хр. 41835, л. 3.
В революционной колеснице он был далеко не последней спицей: его хорошо знали Троцкий, Молотов, Каганович, Крупская, Мясников, Ярославский, Лебедев-Полянский и многие другие, чьи имена сегодня звучат уже не так громко.
Наши наблюдения, надеемся, уже дали достаточно оснований подозревать Устинова в причастности к кровавой «англетеровской» истории. Но все наши факты и аргументы, хотя и важны, однако, признаемся, мозаичны. Был нужен документ, который бы окончательно заставил устранить сомнения. И вот, наконец, он нашелся! Ниже публикуем его впервые.
Центральная Контрольная Комиссия РКП(б)
Член ЦКК ПАРТКОЛЛЕГИЯ
Если он не спился и действительно разошелся с женой, то я с вами согласен. П. Смидович [подпись].
Запросить дело тов. Г. Устинова из Костромского Губ-кома и из ЦК (есть в обоих местах).
22 декабря [1925 г.]. [А.] Сольц [подпись] [51] .
51
Там же, ф. 6, ед. хр. 2465, л. 29.
На заседании Партколлегии ЦКК два его видных члена обменялись мнениями по поводу очередного заявления Георгия Фофановича о восстановлении в РКП(б). Первое суждение принадлежит Петру Гермогеновичу Смидовичу, известному партийно-советскому деятелю. Второе — не менее видному товарищу — Арону Александровичу Сольцу. Обоих, кстати, великолепно знал Устинов. Его будущее членство складывалось как будто благополучно: хоть и пьяница, но, кажется, не безнадежный, с женой развелся — не по-коммунистически это, однако, ладно, бывает (о разладе в его семье — позже). Но в итоге не завладел-таки Жорж заветной красной книжечкой, в конце концов Партколлегия ЦКК ему отказала. В 1930 году он сам разъяснил причину отказа, обратившись по тому же вопросу к Президиуму XVI съезда ВКП(б) (копия— бывшему соратнику по революционной борьбе, заведующему Агитпропом В. Г. Кнорину): «Только недавно я сумел опомниться от того, что проделал со мной Сольц из ЦКК, сводя, по-видимому, личные счеты». Далее идет рассказ Устинова, как еще в 1919 году, когда он работал в «Правде», влиятельный Арон Александрович с трибуны Пленума Моссовета заявил, что центральная партийная газета «политически безграмотна». Отстаивая честь редакционного мундира, Устинов возмутился. Возник переполох. Сольц вынужден был извиниться за вгорячах сказанные слова. Но с тех пор возненавидел выскочку и мстил ему. «Мое заявление в ЦКК, — повторяет обиженный проситель, — дало ему возможность свести со мною личные счеты; ибо на обоих заседаниях ЦКК председательство вел Сольц, и только он задавал мне вопросыв неизменно грубейшей форме и грубым тоном» [52] (курсив мой. — В. К).
52
Там
Первое заседание Партколлегии ЦКК по поводу заявления Устинова состоялось 25 января 1925 года (26-го постановление подписал Е. Ярославский), второе же — 22 декабря 1925 года! Долго продолжалось разбирательство, и, надо сказать, в первую очередь виноват в этом сам Устинов. Он никак не мог оправиться от январской экзекуции и только 16 мая 1925 года решился продолжить свой натиск на несговорчивую ЦКК, вновь обратившись туда с просьбой [53] . Написал жалобу и… исчез.
53
Там же,л. 33.
Партбюрократы-контролеры разыскивали его в Москве, Костроме, где он оставил недавно службу, — все тщетно. Безработный и бездомный Жорж не объявлялся. Тогда заведующий бюро Президиума ЦКК Тронин обратился в «Правду» — случай беспрецедентный — с просьбой дать следующее объявление: «Партколлегия ЦКК просит тов. Устинова Георгия Феофановича, бывшего губинспектора по делам печати и зрелищ гор. Костромы, зайти к следователю тов. Штальберг (Ильинка, 21,2-й подъезд, 3-й этаж, ком. 318) 16 июля сего года от 9 до 2-х час. дня» [54] . В ответ — молчание, как в воду канул. Наконец появляется на Ильинке, отвечает на вопросы Штальберга и… вновь исчезает. След его в «деле» обнаруживается через два с лишним месяца, 7 октября 1925 года, когда он соизволил напомнить о себе собственноручной запиской в секретариат ЦКК: «Выписку прошу выдать подателю сего Римме Петровне Подашевской» [55] .
54
Там же, л. 37.
55
Там же,л.46.
Где он все это время находился? Почему периодически пропадал? Кто такая Р. П. Подашевская? Немного терпения, загадки исчезнут, а ответ на одну из них читатель, вероятно, уже нашел: Устинов крепко и надолго запил. Намного важнее сейчас вернуться к многозначительной дате «22 декабря», ко дню второй проработки Устинова в ЦКК.
Напомним: Есенин отправился в Ленинград 23 декабря 1925 года. Согласно официальной версии, Жорж уже давно жил-поживал в «Англетере». Когда же он успел опередить поэта? Трудно представить, что сразу же после заседания ЦКК, на котором его «измолотили», он ринулся на вокзал, успев захватить с собой жену (?). Да и сам Устинов в опубликованных воспоминаниях часто путается, к примеру, сообщает, что к декабрю 1925-го в «Англетере» он «…жил уже несколько месяцев». Приведенные выше факты и другие материалы неопровержимо доказывают: лжет Георгий Феофанович!
Итак, в «Англетере» обитал призрак Устинова. Может, «мальчика-то и не было», говоря крылатыми словами М. Горького из романа «Жизнь Клима Самгина»? А была ли «девочка», супруга Георгия Феофановича? Излишний вопрос. Елизавета Алексеевна в ту пору уже явно не жила с мужем. Он, видимо, сам признался Партколлегии ЦККо разводе с ней. Вспомним фразу на бланке ЦКК Петра Смидовича: «Если он не спился и действительно разошелся с женой, то я с вами согласен». Из контекста следует: наверняка брак был расторгнут. Теперь понятно, почему написанные кем-то за «тетю Лизу» воспоминания не содержат ни строчки ее собственных наблюдений, а лишь повторяют письмо сексота ГПУ Вольфа Эрлиха к Валентину Вольпину (28/ХII 1925) [56] .
56
С. А. Есенин. Материалы к биографии. М., 1992. С. 255–264.
Несомненно, Елизавета Алексеевна хватила лиха с Георгием Феофановичем. Уверены, отыщутся материалы, которые раскроют, увы, печальную судьбу этой женщины; что-то, может быть, будет сказано и об их сыне Борисе (р. 1919), канувшем в неизвестность.
Кляузная «семилетняя война» (1924–1931) Устинова за обладание партбилетом сопровождалась постоянным мотивом: «Механически выбыл из РКП (б) в 1921 году по семейным обстоятельствам». В вину ему также ставилась неуплата партийных взносов. Неудачник защищался (16 мая 1925 года): «Не платил я их потому, что около трех лет был постоянно болен и имел отпуски через врачебную комиссию ЦК. Кроме того, по исключительно тяжелым семейным обстоятельствам я вел ненормальный образ жизни, который способствовал моей болезни» [57] .
57
ЦХИДНИ, ф. 6, ед. хр. 2465, л. 33.