Сергей Фудель
Шрифт:
В великом и долгом подвиге жизни идет внутри человека «борьба за нетление. Но если есть эта борьба, значит, внутри человека ужеесть церковь и ещеесть тьма» [344] . Свет Божий в человеческом сердце не будет поглощен тьмою, он, несмотря на «еще греховность», зовет к борьбе и достижению совершенства. Лишь нераскаянность греха по сокровенному суду Божию отлучает грешника от Церкви, созидаемой из святых воздыханий грешных душ, непрестанно очищаемых покаянием.
344
Там же. С. 228.
Этот «святой остаток», сосуществующий рядом с «темным двойником», не иссякнет до дня Страшного суда. «Как бы много ни было плевел, пшеница
Тетрадь завершается ярким образом, который, можно думать, не раз вставал пред мысленным взором ее автора во времена томительного одиночества и скорби от сгущающейся тьмы: «Среди толпы распинателей на Голгофе только несколько человек составляли Церковь верных: Богоматерь, апостол Церкви Иоанн и две мироносицы. Такою и является, такою и познается Церковь во все времена истории — много ли святых будет в ее лоне или мало. Ибо она есть Церковь стояния у Креста.<… >И в этом стоянии ее — и непобедимость, и великий покой». И еще, чуть ниже: «Нет иных врат в Церковь, кроме как через личный крест» [345] .
345
Фудель С. И. Церковь верных // СС. II, 235–236.
Быть может, именно в пору работы над «Церковью верных» Сергей Фудель окончательно осознал призвание к духовному писательству как главному делу оставшейся жизни, как церковному служению. И если первоначально он рассматривал новую тетрадку в качестве второго приложения к составленной им святоотеческой антологии, все еще стараясь укрыться за подчеркнуто непритязательной ролью «переписчика Отцов», то вскоре, по совету епископа Афанасия, признал свою новую работу самостоятельным произведением.
Переписчик Отцов вырос в их продолжателя, собеседник святых стал свидетелем святости. Он обрел главную тему своего творчества: это Церковь как святыня Божия в людях, которую можно искать и надо найти на «земле живых» (Пс. 114, 9), а не в трактатах и формулах школьного богословия.
Небольшая по объему статья «Свет Церкви», скорее всего, была написана вскоре после «Церкви верных» — как вариант раздумий Фуделя на ту же тему, предназначенный, в силу краткости, для более широкого распространения. Здесь еще сильнее звучит тревога о «внутренней тьме», которая, внешне не отделяясь от Церкви и как бы ее не отрицая, изнутри растлевает церковное тело. Отрыв вероучения от жизни, создание призрачной, лишь словесной веры, не идущей путем подвига любви, куда страшней внешних гонений или искажений догматов веры, приводящих к явному отделению от Церкви.
В эпоху духовного упадка, когда «темный аспект Церкви все больше расширяет свою мертвую область внутри общей церковной ограды» [346] , Сергей Фудель зовет себя и своих читателей к подвигу, к «личной Голгофе, через которую человек ведет борьбу с темнотой внутри себя, а тем самым и внутри Церкви» [347] . Любое, казалось бы, частное и никем не замеченное зло усугубляет церковную болезнь. Напротив, всякий, кто участвует в сораспятии и совоскресении Христу, пусть «в малейшую меру своих малых сил», участвует и в великом деле Христовом в мире, где через бесчисленные голгофы людей, их жертвенную веру и любовь, должно загореться вселенское Воскресение.
346
Фудель С.И.Свет Церкви // СС. II, 349.
347
Там же. С. 346.
Носителям света, вверенного Церкви, не должно смущаться ни своей человеческой немощью, ни тьмою истории, ни даже все увеличивающейся «темнотой церковной действительности». «Сколько бы истинных христиан не осталось к концу времен, святая Вселенская Церковь и тогда будет озаряться светом Пятидесятницы. И может быть, самый победоносный, самый яркий свет Церкви будет именно тогда, когда, по Евангелию, будет так трудно “найти веру на земле”» [348] .
Трагический опыт церковной жизни в советской России диктовал отношение к истории, прямо противоположное тому, что Фудель называл «римскими мечтаниями» о благополучной культурно — исторической миссии
348
Там же. С. 350.
В эпоху, когда «христианский пласт снимается с земли истории», Фудель считает бесплодным соучастие Церкви во вне- церковном по сути движении к единству. Что же касается свидетельства миру о преображающей силе Церкви, то оно может быть победоносным лишь тогда, когда достигается святой жизнью, а не участием в конференциях: «Великая радость будет у ангелов Божиих, если и у нас, и у сторонников экуменизма начнется не сотрудничество, а со — покаяние». [349]
Прошло всего несколько месяцев после написания этих слов, и Русская Церковь все же вступила во Всемирный Совет Церквей. Десятилетия спустя опыт участия в экуменическом движении будет заново осмыслен уже свободной Церковью в России. Результаты этого раздумья окажутся во многом близкими к тому, о чем сорок лет назад писал одинокий мыслитель в У смани.
349
Фудель С. И. Соборность Церкви и экуменизм // СС. II, 359
История создания книги «Наследство Достоевского»
Примерно в то же время, зимой 1960/61 годов, Сергей Фудель принимается за совершенно новый для него литературный труд, уже не вытекающий из переписывания святых отцов. Начатая в Усмани, а завершенная уже после переезда в Покров книга «Наследство Достоевского» открывает для автора иную сферу творчества, связанную с духовным осмыслением столь дорогого для него наследия русской культуры. Раскрыть ее христианское содержание кругу малоцерковных, а то и неверующих младших современников, показать им духовные истоки всего того, что Фуделю виделось в ней подлинно ценным, — таково было внутреннее побуждение Сергея Иосифовича. А заодно, может быть, и подтвердить еще раз самому себе выросшее из внутреннего спора с Дурылиным убеждение, что можно держать Пушкина и Макария Великого на одной полке, если уметь различать подлинно великое в одном и другом.
Важное свидетельство об обстоятельствах начала этой работы оставил сын С. Фуделя Николай. В хрущевское время, пишет он, необъяснимым образом, сначала поодиночке, а потом все гуще, стала приходить в Церковь и креститься молодежь даже из самых твердых атеистических семей, новая поросль христиан. «Тогда я увидел, — вспоминал Н. С. Фудель, — как воспрянул отец, как потянулся им помочь — ведь многие из них, хоть и крестились и шли на мучения ревностно, но часто блуждали не только в “проклятых вопросах”, но и, казалось бы, в ясных, простых для отца путях жизни. Он хотел поделиться с ними своим трудным опытом и предостеречь» [350] .
350
« фудель Н.С.Из воспоминаний об отце // Новая Европа. 1993. № 2. С. 52.
Таким делом милосердной помощи для новообращенной православной молодежи и стала первая в этом ряду книга Фуделя о Достоевском — о его пути к Христовой вере и к Церкви. В начале 60–х — в эпоху воинствующего атеизма — такая книга, написанная без какой бы то ни было надежды на публикацию, предназначенная если не в стол, то только для самиздата, могла укрепить слабых и просветить темных. Нет сомнения, что эту роль книга С. И. Фуделя «Наследство Достоевского» сыграла.
Конкретным же поводом для начала работы над нею стала обычная житейская ситуация «отцов и детей». Сын Николай, тоже фронтовик, а после войны — студент историко — филологического факультета Московского государственного педагогического института, осенью 1951 года поступил в аспирантуру Института мировой литературы имени Горького и начал работать над кандидатской диссертацией по теме: «Роман Тургенева “Рудин”», о чем сообщил в письме к отцу в Усмань, где тот поселился после окончания срока третьей ссылки.