Сергей Кузнецов. "Ты просто был". Документальная повесть
Шрифт:
Я выходил из планетария, и все, что меня окружало, казалось скучным, пыльным, рутинным. Вот звезды - это да...
Совковые дети - дети подвалов. Заботливая страна отдала им то, чем гордилась по праву все семьдесят лет: свои подземелья. В подвалах работали детские клубы, в подвалах дети занимались спортом, музыкой, театром... Пили и курили, обучались сексуальной азбуке и пробовали на вкус матерные словечки. И меня бы подвалы не обошли стороной, но там не было звезд. Звезды видны были только с крыш.
Одно время мы с мамой жили в
Мы пропадали на крыше целыми днями. Особенно первое время, когда не работал лифт. На улице делать нечего - и мы с пацанами ходили друг к другу в гости. Но спускаться с девятого этажа не больно-то в кайф, а потом еще на восьмой надо подниматься (у меня друг жил на восьмом)... Поэтому мы друг к другу через верх, через лифтовый люк и крышу. Наши дома соединялись углом, - через этот угол перелезешь, уняв страх высоты, и снова - нырк в лифтовый люк. Но чаще всего на крыше задерживались. Там у нас была своя детская тусовка: анекдотики рассказывали, курили, спиртное распивали, летом брали с собой гитару. Как видите, занятия от подвальных не очень отличались, но ощущение высоты добавляло им какой-то новый оттенок. Представлялось, когда ты всем этим занимаешься над людьми, почти среди звезд - то на тебя, небожителя, и пальцем показать никто не смеет.
Лифт же помогал нам отлынивать от школы. Возьмем с собой курево, гитару, "мафончик",- садимся в лифт. Едем. А если в нем сильно подпрыгнуть, то он застрянет между этажами, и надолго, чисто по-совдеповски... Все, есть на что сослаться, когда в школе терзать начнут. Сидим в лифте между этажами по три, по четыре часа. Кочумаем. Музыку слушаем.
Из музыки мне в то время нравилась "АББА". Еще - "Бони М". А позже появился "Спейс". "Волшебный полет", альбом 1977 года. До "Спейса" я эстраду "ало слушал, а "Волшебный полет" услышал и о-бал-дел. Но это уже в 13 лет случилось, уже после того крутого перелома, который произошел со мной в пятом классе. И появись "Волшебный полет" на год раньше, до того несчастья, что перевернуло мне душу, может быть, он остался бы и незамеченным.
Когда нам надоедал подвисший между этажами лифт, я брал гитару. Этим инструментом начал баловаться с 12 лет. Брал гитару, ребята откашливались, прочищали горло, и в несколько глоток мы начинали:
– :Что за-зве-нят опять ко-ло-кола-а-а-а,
И ты войдешь в распахнутые двери...
Если мелодичная "АББА" не очень действовала на нервы лифтерам, то наше пение врывалось в домоуправление, как смерч, и будило, кого положено. Если не помогали знаменитые "Колокола", пели Токарева, Новикова... Блатнячок-с. Нас освобождали. Хотя других за эти же песни в те времена, наоборот, упрятывали куда подальше.
В детском возрасте формируются все основные понятия. Все склонности, пристрастия, вкусы. Но это в течение жизни может как-то меняться. А вот всю гамму чувств, основной душевный опыт детство дарит раз и навсегда. Если кто-то из друзей нанес тебе психическую травму - горечь этого запомнится на всю жизнь. Если ты влюбился ·в свои двенадцать - та светлая нежность останется в тебе надолго, навсегда.
Мне
Чувства, вынесенные из детства, - это эталон, который не оставляет нас никогда. Поэтому здорово, что в детстве у меня почти все было "как у людей": смех и слезы, уныние и оптимизм, тревога и беспечность. Иначе не было бы и моих песен, понятных каждому.
Кстати, я бы не хотел, чтобы путали чувства и переживания. Переживания по поводу реальных событий и лиц, с их конкретикой, деталями, с их не универсальностью.
Я никогда не пишу о себе. Ничего не заимствую из своих эмоциональных будней. Своих переживаний я в песни не впускаю. Если ты испытал какое-то житейское волнение и хочешь написать об этом песню, - песня не получится. Чем острее ты пытаешься эти переживания выразить, - тем примитивнее они выглядят. К сожалению, многие авторы этого не понимают.
Мои песни рождаются от чужих переживаний. Чаще всего - детских. И от моих чувств.
Каждая песня сама ищет, через какой уголок души ей просочиться в свет: там, где грусть, или там, где радость, там, где любовь, или там, где ненависть:
Главное для песни - пустоты не встретить на своем пути в мир. От пустоты песня погибает.
Горе тому, в ком умирает песня.
Дохлое дело, пытаться оценить свою душу. Наверняка и у меня в душе есть бреши, столкнувшись с которыми песни погибли бы.
Но я знаю свою маленькую особенность, свою маленькую тайну, которая позволяет песням выживать. Есть во мне одно чувство - оно заполняет не определенную часть души, а всего меня, оно затягивает все возможные пустоты.
Я не знаю, как это чувство величают. Возможно, именно оно - то самое неуловимое Шестое... Но я знаю, когда, как и при каких обстоятельствах, оно во мне родились.
Однажды в детстве, как раз в пятом классе, я нашел где-то маленький стерженечек. Думаю, что же это такое... Конденсатор, наверное... Надо бы подзарядить! В 220 побоялся его включить, решил в радиосеть...
Включил.
Он как шарахнет...
И все осколки-то от него в меня полетели.
Если я иногда буду оговариваться и подпускать в текст красивую фразу "в глазах потемнело", - не верьте. В глазах у меня потемнело единственный раз в жизни. В тот раз. Потемнело.
Почернело.
Померкло.
Потому что осколки полетели не столько в меня, сколько в мои глаза.