Серое Затмение
Шрифт:
– В фермеры идти надо, Игнатушка, – говорил отец, затягиваясь сигаретой и выпуская густой дым в потолок. – Самый серьезный конгломерат в СССР. Будешь есть несинтетическую еду – что за привилегия! У меня вон товарищ на полях трудится, самый рядовой фермер что ни на есть – так у них дома фрукты, овощи и мясо – все натуральное. Да еще и пиво носит из настоящего хмеля.
– Петя, ты чему сына учишь? – уперев руки в бока, возмутилась мать. – Он ведь, твой этот товарищ, собственность чужую или: упаси подумать, собственность Содружества ворует! Таких рано или поздно к ответственности привлекают.
– Да, брось, Марфа! – махнул рукой папа. – Отчего сразу воровство? Все так живут! Ты когда сама помидоры натуральные ела? А пиво? Пиво-то из хмеля настоящего мы с тобой только в Кавказском Анклаве пили еще до рождения Игната. К тому же фермеры по статистике живут на шесть с половиной лет дольше всех остальных. Натуральные продукты жизнь продлевают.
– Да только учиться на фермера на шесть лет дольше, чем на шахтера, например, – парировала матушка и поправила очки на носу средним пальцем, глядя с суровостью на отца. – А за эти шесть лет тот же шахтер скопит приличное количество криптогривен. Ты видел какая получка у них? Да наш сын к пятнадцати годам будет больше, чем мы с тобой сейчас зарабатывать.
– То есть ты всерьез хочешь, чтобы Игнат наш шахтером стал? – наморщил лоб папа и выпучил глаза. – Ради этого ты его рожала? На шахты его отправишь? Конечно, пусть в Каменске-Уральске киркой машет и углем дышит. Может и доживет до двадцати пяти, зато пару тысяч криптогривен на споте будет. Да куда их тратить-то? Погружение до пятого уровня – вот максимум для шахтера, даже для старшего смены. Это ведь примитивный труд, пойми. Пускай туда другие идут, не с руки Игнату нашему под землей спину гнуть.
– Примитивный труд, говоришь? – с раздражением в голосе выкрикнула Марфа Ильинична. – Не бывает примитивного труда. Все профессии хороши, особенно те, что позволяют работать на благо нашего Содружества…
– Вот только это не надо тут прогонять, – отец отмахнулся и достал из пачки вторую сигарету. – Не приплетай сюда свою номенклатуру, прошу. Избавь! Да, что с тобой такое? Ты готова собственного сына ради какого-то эфемерного блага в шахту загнать?
– Следи за языком, Петя, – мать с испугом оглянулась. Она метнулась к окну и долгое время смотрела на улицу, а затем задернула шторы и вернулась. – Думай, что говоришь, ты не в своем «Моргенстерне», где одни тунеядцы да алкаши собираются. И вообще, какая это уже сигарета за сегодня?
– Не знаю, – пожал плечами отец. – Девятая, может десятая. А что такое?
– А то, что пересадка легких нам не по карману, – мать подошла к отцу и, вырвав сигарету у него из зубов, с силой затушила ее о пепельницу. – Я коплю не для того, чтобы потом все на операции спустить.
– Я пойду по рекомендации, – вступил в разговор я, вскрыв конверт. Родители, как будто и вовсе забыв, что в комнате присутствует еще и их сын, оба уставились на меня. Я поднял перед ними белый лист, где были подробно расписаны результаты моих тестов за три года и формулы расчета рекомендаций на основании этих тестов. Красным шрифтом в самом низу листа было написано: «Комиссия во главе с председателем Паровым В.К. рекомендуетъ будущему гражданину СССР Борщеву
– Казачий корпус? – прищурился отец и вырвал у меня из рук лист. – Это что же ты там отвечал все три года, что тебя в менты определили?
Мать же подбежала ко мне и, крепко обняв, сказала:
– Я так тобой горжусь, сынок! Мы ведь о таком и мечтать не могли! У нас-то и в роду никого из казаков не было… А туда ведь потомственных в основном отправляют. Ну, счастье-то какое, а!
– Значит, мой сын пойдет служить, – выудив из пепельницы не докуренную сигарету, сказал отец и снова ее поджег. – Мдааа…
– Что значит, мдааа? – Марфа Ильинична нависла над ним как туча, вмиг побагровев от ярости. – Это лучшее на что мы могли надеяться! Престижно! Полностью на государственном обеспечении, довольствие даже для курсантов – двенадцать криптогривен в месяц! А уж там дальше… – она мечтательно закатила глаза. – Молодец, сынок, молодец. Так держать. Я уже вижу твое больше будущее! Атаман Борщев, о Светлейший Владимир, неужели ты услышал мои молитвы? – и она разрыдалась, чего я в своей жизни еще не видел.
Глава 4
Обряд Инициации проходил в актовом зале уездной школы Асбестинска, где собралась добрая сотня учеников и еще две сотни родителей. На сцене висел белоснежный флаг СССР, разделенный пополам красной вертикальной линией. На мероприятии помимо учителей, завуча и директора школы присутствовал глава Исполкома Асбестинска, председатель уездного отделения Партии Народного Восхождения – Святополк Владимирович Каменев. Грузный мужчина с висящими щеками и не менее висящим пузом, в сером лоснящемся костюме и фиолетовом галстуке вышел на сцену под овации зала. Марфа Ильинична, чьим прямым начальником был Каменев, аплодировала с особым рвением.
– Я приветствую будущих граждан нашей великой страны! – вскинув руку, провозгласил Святополк Владимирович. – Сегодня великий день не только для СССР, но и для каждого из вас. Самый важный день в жизни. Я горд, что честь вручать паспорта сегодня выпала мне. Помните, вы начинаете жизнь. Жизнь на благо нашего Государства, самого могущественного и справедливого Государства в мире, основу которого составляют такие юноши и девушки как вы! Прежде, чем начнем, прослушаем все вместе гимн СССР!
Он приложил руку к сердцу и весь зал одномоментно поднялся со своих мест. Повисла пауза. Воцарилась тишина. Где-то на задворках сцены послышалось шуршание, трескотня. Затем донесся голос:
– Вася, блядь, ты опять пленку не перемотал! Ну, дебил!
– Да я, – раздался второй голос. – Перематывал вроде, Михалыч.
Послышался шорох, хруст, затем щелчок и из динамиков полилась музыка. Я помню свои ощущения в тот момент. Сердце мое бешено колотилось, по телу проходила дрожь, а ноги подкашивались от волнения. Прозвучал хор и все как один принялись петь наш гимн вместе.
«Содрууужество наааше славяяянских губееерний
Сплотииила на веееки велииикая Рууусь.