Сервис с летальным исходом
Шрифт:
— Ты в порядке? Почему ты все время трясешься?
— Тогда он говорит другому, подержи, говорит, ребенка, я пойду отмываться. А Эмиль не будь дурак, как только его передали, пустил еще одну струю! А ты говоришь, запор…
— Я ничего не понимаю, какой Эмиль?!
— Мальчика так зовут — Емеля. Понятно? По-иностранному будет Эмиль. Они ко мне пристали, приказали перечислить с фамилиями и по имени-отчеству всех находящихся в доме. Для протокола. Пришлось соображать на ходу. Ксения Антоновна Сидоркина и Емельян Антонович Сидоркин! — Коля показывает пальцем на детей в ногах, содрогается и заходится в беззвучном хохоте. — А тебя знаешь как зовут? Мона Лиза да Винчи!
— Что,
— А-а-а! Знаешь, как записали? “Монализа Давинчина”. Вот так! Я же совершенно не в курсе, как тебя зовут!
— Коля! — трясу я его. — Что им было надо?
— А хрен его знает! Сантехник зубы сцепил и цедит так, с угрозой в голосе, где, говорит, бильярдист? А я говорю двоим обкаканным, свидетелями, говорю, будете, опять он ко мне пристает с непонятными вопросами! То коробочку ему какую-то подавай, то бильярдиста! Если это статуя такая, пусть сам ищет, я уже ученый, один раз хотел помочь по доброте душевной, теперь заплатите за пластическую операцию по пересадке кожи! А что, хорошо сказал… А они, между прочим, сразу же пошли в гараж, вот так! И телефончик, который мы столько искали, конфисковали. А потом спрашивают: “Куда могла поехать гражданка Давинчина?” О, тут я себя не сдерживал! Это, говорю, такая непредсказуемая женщина! Она могла запросто запрыгнуть на ходу в бензовоз или мусоросборник, или залезть в канализационный люк, или нырнуть вместе с машиной с моста в воду! Но мне на это, говорю, теперь совершенно наплевать, потому что Емельян Антонович Сидоркин отлично сосет смесь из бутылочки.
— Почему ты так сказал?!
— Как?
— Почему — с моста в воду?!
— Мона Лиза, ты у нас такая экстремалка…
— Ты что, пил? — я обнаруживаю на письменном столе открытую бутылку виски.
— Я — нет. Мне Ляля говорила, что таблетки нельзя мешать со спиртным. Это секретные агенты определяли, не отравленные ли напитки в баре дяди Антона. Они нашли его потайной бар…
— Таблетки?..
— Ну да. Чтобы от возмущения у меня не началось бешенство, я принял успокоительное.
Коля решительно встает, включает музыкальный центр и начинает, покачиваясь из стороны в сторону, показательно раздеваться. Собственно, показательным раздеванием это назвать сложно, потому что на его загипсованную ногу налезают только спортивные шаровары или трусы семейного пошива (в них он и проводит почти все время), а джинсы — только с разодранной до промежности штаниной. Сейчас, кроме трусов, Коля может еще артистично стащить с себя футболку, но даже если он будет делать это в замедленном до состояния невесомости ритме, больше трех минут на это не уйдет. Сюша встала и начала пританцовывать рядом.
— Где ты взял таблетки? — насторожилась я.
— В заветном чемоданчике тети Ляли!
Я не верю. Я бегу вниз по ступенькам в мастерскую. Открываю один чемодан, другой…
Обыскивающие забрали баночки с пеплом и один из пузырьков. Коля сожрал две таблетки “экстези”. С отчаянием верчу разорванную упаковку. Вот здесь стоял пузырек, я помню…
Присев на корточки, я обхватываю голову ладонями, покачиваюсь и вспоминаю… вспоминаю…
Вспомнила.
В пузырьке был аммоний.
Поднимаюсь наверх. Коля перешел в гостиную, включил там музыку, залез на большой обеденный стол и топчется, виляя бедрами. Голый. Если не считать заветного гипса.
— Слезай, нам нужно поговорить.
— Не слезу! Я могу так делать три часа подряд!
— Подумаешь, я могу стоять двадцать минут на голове!
— А я…
— Слезай.
— Сантехник сказал, что, если в телефоне ковырялись, он натянет
— Что — как?
— Ты хорошо поковырялась в телефоне?
— Хорошо.
— Бедная моя задница. Запрыгивай на стол, потанцуем.
— Коля, ты почти инвалид!
— Да. Зато у меня на тебя не стоит.
— Расскажи поподробней. На кого у тебя стоит, что ты любишь из еды, кто тебя обижал в детстве, — я приглушаю музыку.
— Это тоже все нужно для дела? Для тех, кто нас подслушивает?
— Нет, это нужно мне.
— Я в детстве был примерным мальчиком, примерным сыном и отличником, и так далее. Смотри, смотри, какая у меня боковая мышца живота, а?
Подняв руки над головой, Коля втягивает живот.
— Широчайшая мышца спины у меня не очень, — Коля повернулся боком и тычет себе пальцем чуть ниже подмышки. — Но трицепс! Ты только посмотри, какой трицепс! — теперь он согнул руку в локте и трясет кулаком.
Я смотрю на кулак, а, оказывается, нужно восторгаться вздутием пониже плеча.
— Ты ее знала, да?
— Кого?
— Ты знала Лялю, я понял, когда показывал фотографию. Ты одна из восемнадцати?
— Ничего не понимаю. Слезь.
— Не слезу. У Ляли было сорок два с половиной мужчины и восемнадцать женщин, — Коля задумчиво шлепает себя вялым членом по животу.
— А половина — это был ты?
— Нет. Так она отзывалась о муже.
— Сорок два и восемнадцать, — я считаю в уме, — это будет шестьдесят. Если речь идет о сексуальных партнерах, то твою тетушку можно назвать просто бешеной.
— Она не бешеная. Она любила жизнь.
— Она любила смерть, — уточняю я.
— Значит, ты ее знала, — кивает Коля и осторожно сползает со стола.
— Гаитянка Куока называла таких женщин моракусами.
— Гаитянка? И она тоже?..
— Я думаю, да. Моракуса — это такой вариант ведьмы, которая уверена, что смерть очищает. Немножко смерти никогда не помешает. Можно умереть в определенном месте, например, в холодной пещере Сунди, тогда твоя кожа через сорок восемь часов влажного холода и сна очистится и станет нежной, как у ребенка.
— Умереть — в смысле медитировать до полной несознанки? — Коля шарит в выдвижных ящиках, находит губную помаду, красит себе губы и рисует вокруг глаз. Подумав, обводит пупок.
Плачет ребенок.
Иду его искать.
Пока я кормлю мальчика, Коля вымазал волосы гелем и сделал на голове рожки. Он ковыляет от смеющейся Сюши по дому, дом отзывается на их шаги, и легкие содрогания большого здания, слышные, только если приложить ладони к полу, похожи на сердцебиение родного существа.
Потом я мою мальчика, вытаскиваю из машины продукты и в пять заходов с трудом перетаскиваю все на кухню. Взбодрившись таблетками, Коля утерял страсть к чистоте: приходится самой кое-как собрать мусор с пола. Коля бодро хромает вокруг стойки туда-сюда, девочка бегает за ним по кухне, они смеются и мешают мне убирать.
— Ты купила шоколадный коктейль? — интересуется Коля.
— Извини, пакет потек, — я вытираю коричневую лужицу на столе. — Как ты можешь пить эту гадость?
— Ты только что хотела знать, что я люблю из еды. Я люблю шоколад, яблоки и копченую рыбу.
— Коля, оденься.
— А ты не смотри, тоже мне нашлась мамочка!
— Мамочка, мамочка! — кричит Сюша, обхватывая мои ноги, и я цепенею сердцем и боюсь вздохнуть.
В этот идиллический момент в кухню, пошатываясь, заходит Артур в белом. Он вскарабкался по лестнице совершенно бесшумно, мы не слышали шагов. Вытаращив глаза, держась за стену, он смотрит на Колю и начинает что-то бормотать по-английски.