Серы гуси

Лобзов Дмитрий

Котенка назвали Бусиком. Он рос быстро, лапы выпрямлялись, пушок стал меняться шерстью. Даша (так звали девочку, котенок запомнил на слух, как и свое имя) часто таскала на руках. Мучать не мучила, но и приятного мало. Но он искренне привязался к ней. Котенок понимал – эти большие люди, которые принесли его, это совсем не то. В этот мире у него есть только она, а у нее – только он. Они друг друга понимали. Научившаяся уже почти четко говорить Даша требовала чтобы “Бусика поколмили”, кот, росший быстрее и становившийся подростком, приходил к ней спать. На ребенка не ложился, устраивался в ногах и мурлыканьем давал ей понять, что в общем то, никого в мире так не любит. Наверное, это был один из самых удачных союзов животного и человека.

Вспоминая

это, Полосатый, хотел рвать от ярости ветку, на которой сидел. Он не мог плакать как человек, он не любил шуметь в своем лесу. Но в такие ночи мог позволить себе все. Кошачья душа болела. Говорят, душа есть только у людей. Тоже не верьте – да у всех она есть. И в эту ночь птицы замолчали ненадолго, услышав в лесу потяжный кошачий вой. Голос был пропитан болью. Кот по-своему, по-животному плакал.

Старик и мальчик. Утро

Старик вышел на крыльцо. Утро не утро, ночь не ночь. Несмотря на апрель, трава вокруг была еще в белёсом инее. Вроде бы и не север, не арктические края да не вечная мерзлота, да вот уже с подступившей весной все равно – нет-нет, да и заморозок выпадет в ночь, нет-нет, да и снежная каша в мае посыпет. Кой год – место как заколдованное. Но, тут грех чего и жалиться – место тихое и надежное. Спастись да пришествия дождаться – самое лучшее место.

Старик обошел домишко посолонь, осмотрел. Домишко то – сильно сказано. Большая часть то его была под землей, там же и пол дощатый, стены бревенчатые, печка сложена. Лестница вниз не стремянкой, а сделана на совесть. Старик строил в свое время много. Попервости, ясно дело, еще пацаном после армии на стройках сам, после стройтрестами по стране рулил, с началом темных времен в России – свою фирмочку заимел. Тоже строил. То дома, то мосты, до аэродромы, то и монастыри.

Старик обошел полуизбушку-полуземлянку. Утро, раннее еще, птицы не проснулись. Лес еще не оперился по весне, чернел в предрассвете ветками на фоне серого неба. Из сосняка за оврагом, с той то стороны, туман валил. Старик зашел за ствол рябины, помочился, перекрестился.

Последний раз, когда строил монастырь (где-то под Вытегрой что ли?) зацепились языками с местным благочинным, по окончании стройки приехавшим на освящение поприсутствовать да пораздавать интервью. Протоиерей из райцентра был тучен, борода редка, голос немного развязен. Такими голосами обычно говорили крепкие спортсмены, приходившие с началом темных времен собирать налоги с фирм. Благочинный, пыхтя, благодарил раба божьего за помощь в постройке, за то, что помогает развивать в области богоугодные дела, а потом уже и сбился на вечную песню, про начало конца, про скорый приход конца времен, про то, что всем каяться пора ибо придет Спаситель, а взять то ему с собой будет и некого. Старик (тогда еще и не совсем старик) слушал высокопоставленного попа вполуха. Такое он уж и слышал по тысячи раз и в брошюрках духовных читал, толку то еще раз переслушивать, да еще и в плохом исполнении. Благочинному он не сильно верил – видел, сколько стройматериала тот себе хапнул налево, а сколько дошло до его строителей. Да и до начала стройки уже пошептался – мол, ты мне завысь по смете материалы да цену на постройку. Поп гавкающим и одновременно слащавым голосом проповедовал своему недавнему бизнес-партнеру, а тот, хоть и не шибко то слушал его, все же да вникнул. Мысль, что все рушится и времена впереди восстают последние, давно уже грызла душу пожилого строителя.

Старик криво усмехнулся, припомнив тот разговор. Сколько лет то уже прошло? Уже и не припомнить. Дети еще не женились, внук не родился. Старик подхватил с земли чурки колотых дров из под неприметного навеса под дубом. Прикрыт чуть далее дома, пока с нужного края не подойдешь – не поверишь, что это дровня, уж очень мастерски прикрыт со всех сторон землей до дерном – так посмотреть, холм и холм.

Хоть и боятся тут

некого – никто не ходит. Троп нет, лес тут рубить никто не будет. Место на всю центральную Россию, может быть, одно такое неприметное да безопасное.

Ох ты, Господи. Старик вспоминал это и казалось, что все это буквально вчера. А сколько уже он тут? Прилично в лесу, не первую зиму. Поначалу получал какие-то новости из газет или просто рассказов мужичка из ближайшей деревни – единственного, пожалуй, кто под большим секретом знал, что о том, что он в лесу. Да и то – знал, да не все. Только малую малую часть. Так вот новости прямо говорили о том, что мир летит с обрыва и нет даже тени просвета и надежды на спасение.

Старик не был выжившим из ума дураком и прекрасно понимал, что возможный конец времен и Апокалипсис, все события в пророчествах и самого Спасителя и пророка-богослова Иоанна и ветхозветных святых ждать с одинаковым успехом то можно и в лесном схроне и на семнадцатом этаже столичной квартиры. И в деревне и в центре событий разрушения этого мира итог должен быть одним – конец этого мира, воздаяние грешным людям, воздаяние всем, кто признал и пошел за врагом рода человеческого. И в то же время – спасение тех, кто верил в Бога и чтил его заветы, кто не поддался искушениям и не впал в прелесть, гордыню и грех.

Нет, он не был и сродни старовременным сектантам, уходящим в пустыни и скиты, считая наивно, что Бог увидит их старания или что через их землянки он пойдет первым и им сие зачтется. Нет, конечно же, нет.

Старик был грешен и каялся в одном своем грехе не раз, хотя и слышал что “Господь прощает тебе”, но не верил. Верил в Бога и вечную жизнь, в воскресение божье верил, а в то, что его простят – не верил. Ну да чего уж там…

Старик спустился в домик. Под землей было и сухо и тепло, только холодная ночь немного выстудила. Печка была небольшая, да все прогревала. Протопил с вечера да закрыл – до утра греет. Хорошо.

Пока он стоял внутри домика, задумавшись о своем, в лесу кое-где похрустывали ветки. Спокойной походкой через лес прошел человек. Выглянул на полянку, где стоял домик. Буквально на пару секунд, скрывшись за деревом. Снова выглянул – высунув из-за дерева неприятное лицо с бородавкой на носу. Старик высунулся из домика тоже на мгновение – что-то показалось ему, что кто-то тут есть. “Хотя брось ты, – сказал старик сам себе мысленно, – откуда? Знает один человек про место, ну да и еще несколько. Сюда просто так не сунешься. Поблазнилось, видать, с утра да спросонья”. И пошел снова внутрь. А неприятный и чужой за деревом только усмехнулся и пошел себе дальше.

Старик же снова спустился в тепло натопленный дом. Завтракать же надо будет скоро?

Жилище было перегорожено досчатой стенкой до половины и оттуда поперек. На три части получается. В самой большой, на две трети, ели, сидели вечерами, да молились. Тут же и единственная икона в углу. Вот тут старик спал там. А в третьей…

Как раз из нее и высунулась светлая детская голова мальчишки лет 10-12, слегка всклокоченная со сна.

– Не проспал я сегодня, деда?

Полосатый. Детство. Пропажа

Котенок и Даша жили душа в душу. Он рос быстрее, но, по-сути, детьми они были оба и не торопились взрослеть. Уже в полгода Бусик вытянулся, стал молодым котиком, а от его шалостей большие люди порой сходили с ума. Залезть по шторе наверх? пожалуйста! Обгрызть цветы в горшках? И это мы можем. Кот носился по всем двум комнатам, сшибая все на своем пути. Взрослые не раз пытались его приучить к хорошим манерам и задать свои правила, но маленькая двуногая сестра каждый раз спасала. То вырывала у них из рук кота, приближающегося уже в размерах к ней, то криком и плачем, загораживая усатого брата собой, требовала, чтобы их оставили в покое. Это была идиллия.