Серый - цвет надежды
Шрифт:
– Вот и пусть сажают - в свой хваленый Женский день! Мы что же, под страхом ШИЗО должны выслушивать его поздравления и брать шоколадки? Хоть сознался, что ШИЗО от КГБ зависит, а то Эдите вон чего наплел. Не пойду!
– Что ж, наряд вызывать, силой вас тащить?
– Это ваше дело.
Ушла дежурнячка "за конвоем" - и так больше в тот день и не пришла. Остальных Артемьев уже и не вызывал, уехал несолоно хлебавши. В ШИЗО они меня в тот раз посадить не решились - уж очень было бы очевидно, что такое их непричастность к нашим карцерам.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В этот март Игорь поднял тарарам по поводу моего здоровья. Он много раз посылал запросы об этом в лагерь, и все ему отвечали, что "состояние здоровья осужденной Ратушинской удовлетворительное". А потом он узнал, что как раз в те дни,
– Вам выдадут наши.
Что такое казенные тапочки - зона уже знала на моем примере. Их не дезинфицируют, снимая с одной и надевая на другую - и в прошлом ШИЗО я подхватила на ноги какой-то кожный грибок. Месяц после этого безуспешно добивалась от докторицы Волковой лечения - она считала, что это на нервной почве. Только когда у меня сошла вся кожа со ступней и образовались мокнущие язвы - она наконец соблаговолила привести кожника. Я уже и ходить не могла - на ноги не наступить. Кожник только ахнул, когда увидел, но парень он оказался еще лагерем не испорченный и быстренько достал импортную дефицитную мазь, залечившую мне ноги в две недели. Уж какой эквилибристикой мы занимались, чтобы мне не заразить остальных в зоне - это материал для отдельной комедии.
Короче, Таня с Наташей надеть казенные тапочки на этот раз отказались и отправились в камеру в носках. На следующее утро - в Танин день рождения вызвала их к себе начальница режима Рыжова и лично проверила, добросовестно ли их раздели. Оказалось, недобросовестно: на обеих были под казенными балахонами футболки. Содрали с них футболки, носки, отобрали головные платки - хоть по форме и положено, но зимой они шерстяные. Наташа раздеваться отказалась. Ну, ей, как у них принято, пригрозили, что вызовут солдат и разденут силой. Ах, так?! Наташа разделась догола и пошла в камеру. За ней по коридору бежали дежурнячки, уговаривали одеться. Но Наташа, вскинув острый подбородок, рубила им:
– Сами обещали догола раздеть - радуйтесь!
– Да это не мы, это был приказ КГБ!
– Что ж, пусть любуются. Не мне, а им должно быть стыдно.
– Да накинь ты, Лазарева, хоть что-нибудь!
– Нужна мне чесотка от вашего балахона и грибок от ваших тапочек! Верхнюю одежду надевают на нижнее белье или вообще не надевают!
А из камер ШИЗО и ПКТ ахали уголовницы:
– Ой, девочки, какая худющая! Одни кости! Это до чего ж их довели, политичек!
Чтобы замять скандал, вернули Наташе с Таней и носки, и платки, и собственные тапочки. Но ясно уже было, что из КГБ распорядились раздевать самым подробным образом - вдруг холод не проймет до костей? Наши в зоне все, кроме Владимировой, которая была не наша, - объявили в день рождения Тани однодневную голодовку. На большее у них уже не было сил. И не улыбайтесь иронически, читатель: зэковская однодневная голодовка - не разгрузочный день для сытого человека. Это - переход из постоянного недоедания в абсолютный голод, пусть на двадцать четыре часа. У нас были традиционные однодневные голодовки: 23 августа - в день пакта Риббентропа - Молотова, когда по этому пакту фашисты позволили Советскому Союзу захватить Западную Украину, Литву, Латвию и Эстонию. 30 октября - в день политзаключенных. И 10 декабря - в день прав человека. Я попробовала на себе эти "однодневки" - во все годы заключения - и знаю: днем уже кружится голова, а к вечеру трудно стоять на ногах. Пани Ядвига и пани Лида к концу суток
Тем временем со мной в больнице проводил беседу один из самых толковых местных врачей - хирург Скрынник:
– Если вы в голодовке - мы не имеем права держать вас в больнице.
– Но вы как раз и изолируете голодающих в больницу - уж мне ли не знать!
– Тогда вас должны содержать отдельно и не имеют права лечить.
– А зачем тогда забирают в больницу?
– Ирина Борисовна, мы оба с вами неглупые люди. Вы понимаете мои возможности, а я - ваши. Ну давайте, я вам напишу официальную справку о том, что тринадцатидневная голодовка опасна для вашей жизни. Я это сделаю с чистой совестью, в вашем состоянии это действительно опасно.
– А для Лазаревой, больной, тринадцать суток ШИЗО - не опасно?
– Лазаревой я ничем не могу помочь. А вам - могу. Давайте, я напишу эту справку, вы снимете голодовку и останетесь в больнице. Так мы делали с политзаключенным из мужской зоны (следуют имя и фамилия). И никто его не осудил. И вас никто не осудит. Ну, сколько вы проголодали? Один день? И хватит.
Будто я без него не знаю, что никто меня не осудит. Будто для меня эта сделка - не трещина между мною и Богом, чего он, Скрынник, не понимает, но я-то понимаю отчетливо! Он по-своему искренен и доброжелателен, я по-своему. Мы ничего друг против друга не имеем, оцениваем прежде всего взаимную честность и потому взаимно - уважаем. И откуда Скрыннику знать, что когда-то цыганка в Одессе взяла мою детскую руку и вскинула на меня глубокие-глубокие, черные-черные глаза:
– У тебя, девочка, девять жизней! Раз умрешь - не умрешь, два умрешь - не умрешь! Только на девятый раз умрешь. Как кошка. На' тебе цепочку, денег не надо, я тебе дарю!
Эта цыганская медная цепочка оставалась на мне, когда я уже стала взрослой и перестала верить в гаданья. Но к тому времени я уже несколько лет прожила, зная: ни одной жизни не жалко - ни первой, ни последней, девятой! Главное будет потом, а пока я - как на тренажере, пробую на себе разные ситуации. И нет у меня других ценностей, кроме того, чтобы честно все выдержать.
Короче, мы со Скрынником вежливо раскланялись, улыбнувшись друг другу - и 15 марта меня из больницы вышибли. А 16-го - мне и Эдите велели собираться в ШИЗО. Тут уже наши взбунтовались:
– Врача! Иру мы в ШИЗО не отпустим!
Прибежала медсестра, смерила мне температуру. Повышенная. Убежала привела комиссию из трех врачей. Перемерила двумя термометрами - тридцать восемь. Комиссию возглавлял тот же Скрынник, и он наотрез отказался подписать мое направление в ШИЗО: заявил, что он не убийца. Эдиту отправили, а я осталась. Господи, лучше бы тогда я поехала вместе с ней.
Стоило Эдите приехать в ШИЗО - в тот же день заявился сотрудник КГБ Тюрин. Наташа и Таня отказались с ним разговаривать, а Эдита согласилась. На следующий день ее посетил гебист Ершов. Они долго беседовали. Он угостил ее чаем с лимоном, накормил, дал ей с собой в камеру огурец и коржики. Эдита вернулась в камеру и сказала Тане с Наташей, не тронувшим гебушного угощения:
– Вы, конечно, можете считать меня стукачкой из-за того, что я общаюсь с КГБ! Но я на это никогда не пойду, я только хочу перехитрить КГБ и добиться от них поблажек.