Серый коршун
Шрифт:
Я еще раз вспомнил фарос и завистливо вздохнул. Нет, сам я носить его не стал бы, но в той же Аргусе плащ можно продать, а на полученное серебро купить небольшой домик где-нибудь в предместье. Поле, дом, сад – то, чего я лишился, покинув Баб-Или. Впрочем, фарос интересен не только этим. Он не выглядел новым, скорее хорошо сохранился, будучи надеваем только в редких случаях. Возможно, плащ принадлежал отцу или деду Гелена, хотя мне он показался слишком богатым для сельского базилея. Но даже если и так...
Скорее всего вчерашним вечером у Гелена состоялась очень важная встреча. Настолько важная, что он решился надеть фарос. Встреча намечалась где-то в порту, и, скорее всего, в великой тайне, иначе Гелен не возвращался
Как ни крути, а выходило, что мне предстоит путешествие вместе с крайне подозрительной личностью. Похоже, враги (не друзья же!) ванакта Ифимедея что-то задумали...
...но какое до этого дело бывшему царскому мушкенуму Нургал-Сину?
БЕТ
«Мы плыли»
Мы плыли дольше, чем рассчитывали. Ветер все время отгонял «Рею» обратно к берегам Хаттусили, и мы медленно ползли от острова к острову. Признаться, плавание не оставило приятных воспоминаний – корабль был тесен и необыкновенно грязен. Но неспешное путешествие имело и свои преимущества: впереди начиналась полная неизвестность, и я был не прочь как следует еще раз все обдумать, а заодно побольше разузнать об Ахияве. Моих детских впечатлений было явно недостаточно, а перед каждой войной полезно узнать о стране, куда идешь походом. Тут могут помочь любые мелочи.
С Геленом мы разговаривали редко. Сын базилея волновался, считал дни и редко вступал в беседу. Я окончательно убедился, – он спешит, причем к определенному (причем не им, а кем-то еще) сроку. Навязываться я не стал, предоставив Гелена его мыслям. Зато корабельщик оказался словоохотлив. Правда, большая часть его рассуждений касалась все тех же пиратов, которые чудились ему возле каждого острова, но попутно он охотно рассказывал и об Ахияве. Сам корабельщик родился в Иолке, но бывал всюду, в том числе и в Микасе. Конечно, большая часть услышанного оказалась полной ерундой, но попадались и любопытные подробности.
Мое предположение оказалось верным: власть ванакта Ифимедея в последнее время изрядно пошатнулась. Он проиграл войну с Орхоменом, которую сам и начал, вопреки протестам собственного совета. В поражении Ифимедей обвинил лавагета [16] , которого отправил в ссылку, а с остальными недовольными разделался еще круче. В Микасе все стихло, но в глубине что-то продолжало бурлить.
Ифимедею, как я понял, грозили с двух сторон. Прежде всего, был жив и здоров его дальний родственник Афикл, теоретически имевший право на престол, – потомок первого ванакта династии Главка Старого. Впрочем, корабельщик сообщил по секрету, что на самом деле Афикл – сын то ли Дия, то ли Поседайона. Это по логике моих земляков делало его права на престол еще более очевидными.
16
Лавагет – военачальник, верховный главнокомандующий.
...Я уже успел заметить странную привычку обитателей Ахиявы искать и находить божественных предков не только ванакту, но и каждому захудалому базилею. Если верить всем этим байкам, здешние боги весьма похотливы. О великий Адад, податель всех благ! Похоже, религия моих земляков немногим ушла от верований тех голых дикарей в низовьях Тигра, которых лет десять назад нам приходилось приводить в чувство!
С корабельщиком я спорить не стал. Итак, Афикл – потомок то ли кого-то
Итак, претендент имелся, но не на него враги ванакта возлагали основные надежды. Во дворце Микасы воспитывалась дочь покойного Главка – Ктимена. По слухам, девушка ненавидела дядю, и тот не спешил отдавать ее замуж, дабы не получить еще и врага-зятя.
Но еще больше, чем о Ктимене, шептались о ее брате – царевиче Клеотере. Мне вновь довелось выслушать рассказ о чудом спасшемся ребенке, вместо которого был похоронен то ли его погибший сверстник, то ли деревянная кукла. Из слов корабельщика я понял, откуда такие слухи могли возникнуть. Ванакт Главк и его жена были убиты во время переворота, а царевича, которому тогда исполнилось шесть лет, отослали куда-то в деревню. Через месяц новый ванакт объявил, что Клеотер умер от укуса змеи. Змеей все тут же посчитали самого ванакта, но некоторые заявили, что из деревни во дворец привезли не мертвого царевича, а кого-то другого, тем более, что похороны состоялись ночью и чуть ли не тайком.
Итак, с одной стороны Ифимедею грозил неясный призрак царевича Клеотера и его ныне здравствующая сестра, с другой – божественный отпрыск Афикл, который, как поговаривали, вовсе не смирился с ролью слуги, а лишь умело ведет какую-то свою игру.
В самой Микасе языки были прикушены, но против ванакта явно настроены не только многие из гиппетов [17] , но и верховный жрец Поседайона Арейфоой, тоже дальний родственник Ифимедея, а также знаменитая прорицательница Гирто. В свое время они поддержали переворот, зато теперь первыми решили отступиться от ванакта.
17
Гиппеты – «всадники», высшее сословие Микен.
Таков был расклад – ежели, конечно, верить корабельщику.
Из всего этого я мог сделать два вывода. Прежде всего, люди везде, даже в крысиной норе, остаются самими собой. Похожие ситуации мне приходилось наблюдать и в Мари, и в Митанни, и в самом Баб-Или. Второй вывод был столь же очевиден – ванакту Ифимедею нужны опытные воины-иноземцы, а для Нургал-Сина ничего более и не требовалось.
Впрочем, из долгих бесед с корабельщиком я сделал еще один, и тоже полезный вывод: я не забыл родной язык, несмотря на то, что с земляками в последний раз разговаривал в Сидоне лет десять назад. Многое вспомнилось, а некоторые слова пришлось заучить заново. Это тоже пригодится, – в крысиной норе не найти толмача.
То, что дела обстоят хуже, чем я думал, стало ясно, как только нос «Реи» ткнулся в причал Навплии. На что Вилюса – дрянной город, но главный порт Ахиявы показался просто скопищем лачуг. Конечно, при ближайшем рассмотрении в городе удалось разглядеть нечто, напоминающее улицы, лачуги порой попадались двухэтажные (хотя и с наружными лестницами), – а на холме возвышалось нечто большое из камня, чем местные жители явно гордились, наверняка думая, что это крепость. Будь со мною моя полутысяча, мы очень быстро вывели бы их из этого приятного заблуждения! Такая задача сейчас передо мной не стояла, но все виденное ничуть не увеличило радость по поводу возвращения на родную землю.