Серый Тюльпан
Шрифт:
Мелика закинула в рот целую жменю семечек и принялась сосредоточенно их перемалывать. Матерь Трав была покровительницей ее рода. И имя «Мелика» означало в древности «росистая». Росистая трава, надо полагать.
– И как его достать – Серый Тюльпан? – спросила наконец Мелика.
– Для этого нужно пойти в Поля на следующий день после битвы. И найти цветок. Лид говорил, что всегда, всегда есть человек, возле которого такой цветок вырастает. Всегда!
– Так почему твой Лид сам туда не пошел? Ему что, такой цветочек не требуется?
– Потому
– Как это – «нецелованный»?
– Тьфу ты! Нужно чтобы его никто никогда не целовал. И он чтобы никого.
– А мама считается?
– Мама не считается.
– Тогда все равно не понимаю, почему Лид сам в Поля не ходит.
– Потому что он целованный, дурочка ты с переулочка, – Гита дернула Мелику за тощую косицу.
– Ты же сказала, что ему женщины не нравятся! Кто же его тогда целовал?
– Мужчины. Что тут непонятного?
– Тю, – Мелика рассеяно сплюнула колючий шарик лузги, он ляпнулся прямо между ее босыми ногами.
– Все равно – Лиду нельзя. А нам – можно!
– Подожди-ка… Ты же говорила, что тебя тот благородный гиазир целовал?! – Мелика требовательно прищурилась.
– Ну… говорила.
– Соврала?
– Вроде того.
– Фу, какой страшный, – Мелика противно скривилась, указывая на мертвого молодого лучника.
Голова вояки со зверски выпученным красным, оплывшим глазом была аккуратно отделена от тела при помощи варанского меча хорошей заточки и лежала сравнительно близко от туловища, ухом вверх. Туловище и голову разделяло пол-локтя пустоты, но Мелике на секунду померещилось, что у молодчика длинная, невидимая шея.
– Этот еще страшнее, – Гита ткнула носком сандалии зарывшегося лицом в пыль толстяка. Его незащищенная доспехами спина была нещадно исполосована рублеными ранами, как подсохшая на солнцепеке лужа – тележными колесами.
Сандалия расклеилась еще больше, и ее носок стал похож на широко распахнутый клюв утенка. Гита наклонилась, чтобы этот клюв прикрыть. В ноздри ей ударил резкий аммиачный запах.
– Еще и описался тут…
– Папа говорил, это всегда так, – вздохнула Мелика.
– А откуда он знает?
– Он в солдатах был.
– Князь обрил?
– Не-е. Нанимался в дружину баронов фальмских.
– Небось денег заработал?
– Небось. Только они с дядьями все по дороге пропили.
Мелика ненадолго примолкла, присев на корточки над раздетым до подштанников щуплым благородным гиазиром с длинными кудрями цвета спелой пшеницы.
Гиазир лежал среди декадентских кустов прошлогоднего репейника в некотором, намекающем на занятную батальную коллизию, отдалении от основного скопления трупов. Ветер играл с его роскошной гривой в свои некрофилические игры.
Судя по тому, что на теле павшего было не различить смертельной раны, одни только синяки и ссадины, гиазир свернул шею, свалившись с ополоумевшего от страха коня. А
Затем Мелика рассматривала татуировки на полном, мускулистом предплечье пехотного сотника: паук сладострастно смокчет мушиную кровь, ворон с аппетитом завтракает волчатиной, морская гидра душит в объятиях грудастую купальщицу с безобразно оттопыренными сосками. Еще были многообещающие короткие надписи. Впрочем, Мелика была неграмотной и насладиться глубиной философских обобщений, записанных на мертвом теле, ей не удалось.
– А что я нашла! – гордо провозвестила из кустов Гита. Ее карие глаза сияли.
– Покеж?!
– Вот!
– Меч? Ничего себе!
– Да ты прицени какой! – Зашуршала трава – это Гита, надув от натуги щеки, выволакивала из кустов настоящий полуторник. Преувеличенно массивное яблоко меча было облеплено зелеными гранатами разной величины и формы. Лезвие меча – чистое, незазубренное, неоскверненное – дало на солнце ослепительный блик.
– Ухтышка! – всплеснула руками Мелика. – И где он был?
– Да тут, в траве лежал. Эти балбесы его не заметили.
– А он… а он чей?
– Теперь – наш!
– Наш?
– А чей же еще?!
– И что мы с ним сделаем?
– Зароем где-нибудь, – решила Гита, к чему-то мысленно примеряясь. – Возле Тухлой Балки, на нашем месте. Там никто не найдет.
– А потом?
– А потом продадим! Деньги поделим, – Гита сделала паузу и пояснила: – Поделим поровну.
– А сейчас куда его девать? Он же тяжеленный! А нам еще Тюльпан искать… И надо бы пошевеливаться. А то как стемнеет, у-у, – Мелика угрюмо поежилась. – Сроду не была трусихой, но… понимаешь… мне тут иногда кажется, что меня кто-то сзади того… По шее пером щекочет…
– А давай его просто в землю воткнем! – предложила Гита, страхи Мелики показались ей ерундовыми.
– Ты что! Ты что! Мне папа говорил, этого нельзя делать ни в коем случае! – запротестовала Мелика.
– ???
– Потому что мечу это не нравится – торчать в земле!
– Подумаешь, не нравится! – Гита артистично закатила глаза. – В трупе ему, значит, нравится торчать. А в земле – нет, не нравится!
Гранатовое яблоко меча ответило словам Гиты приглушенным изумрудным сиянием, но ни одна из девочек этого тревожного обстоятельства не заметила. Обе были увлечены спором.
– Земля ему лезвие портит. Вот ему и не нравится! – пояснила Мелика. – Так что давай лучше в трупяка его воткнем. Тогда и видно его будет отовсюду!
– Как же! Отовсюду! Вот дойдем до вон того флажка – и ни фига уже нам видно не будет, – засомневалась Гита.
– Тогда давай заволокем труп на труп. А сверху еще один труп положим. Чтоб была башня. А в самого верхнего воткнем меч. Так мы точно его откуда хочешь заметим! – проявила сообразительность Мелика.
Так и сделали – татуированный стал фундаментом, одноглазый и пшеничноволосый – этажами.