Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

Вильяверде Сирило

— Я тоже так думаю, — упавшим голосом проговорила Сесилия.

— Это еще не велика беда, — отвечал молодой человек, соображая что-то, — лишь бы только доктор не потребовал от тебя гонорара за лечение бабушки. Сироту всякий обидеть рад.

— На этот счет я спокойна. За все время, что мамочка болела, он ни разу не попросил у меня денег — наоборот, он мне их сам давал, так что хватало на все расходы.

— И много денег он тебе передал?

— Что-то около пятнадцати золотых унций. Я не считала… Всеми денежными делами ведал Хосе Долорес.

— Дался тебе этот Хосе Долорес! Я не хочу, чтобы ты при мне даже имя его упоминала!

— Это почему

же?

Но тут затянувшийся диалог влюбленных прерван был внезапным приходом Немесии, не доставившим ни малейшего удовольствия ни одному из трех участников этой нечаянной встречи. Сесилию раздосадовало то, что по милости Немесии она не успела разрешить мучивших ее сомнений, и теперь ей по-прежнему предстоит томиться неизвестностью относительно своей дальнейшей участи, которая после смерти бабушки представлялась ей совершенно неопределенной. Леонардо досадовал, что не успел выработать вместе с Сесилией никакого плана на будущее, а между тем все, что он узнал о положении девушки в доме ее подруги, побуждало его действовать быстро и решительно, так как в противном случае он рисковал потерять свою возлюбленную навсегда.

В свою очередь, и Немесия испытывала самую жестокую досаду. Одно то, что опасный соперник ее брата появился у них в доме, тогда как, по ее предположениям, он должен был еще находиться в отъезде, вдали от Сесилии, которая, как это казалось Немесии, давно уже успела его позабыть, — одно это доказывало самым неопровержимым и бесспорным образом, что никакого чуда не произошло и что ни ревность Сесилии, ни отъезд Леонардо не ослабили глубокой привязанности влюбленных друг к другу и не смогли обратить их взаимной любви ни в ненависть, ни даже в простое равнодушие. «Бедный Хосе Долорес! — сетовала про себя Немесия. — Теперь ты потерял ее навсегда. Какие же мы были глупцы, когда утешали себя надеждой на то, что Леонардо останется со своей невестой в деревне!» И когда Хосе Долорес вернулся из мастерской, Немесия с горечью сказала ему:

— Видно, не судил господь, чтобы ты женился на Сесилии.

— Откуда такие мрачные пророчества? — встревоженно спросил ее Хосе Долорес.

— Онвернулся. Сегодня утром я застала их здесь. Ворковали, как два голубка.

— Здесь, у нас?

— Да, в зале. Наедине…

— Значит, он уезжал не для того, чтобы жениться.

— Эка важность для него — жениться! Может, он и женился, а теперь приехал к своей любезной утешения искать.

— Ну-ну! Как ты думаешь, он сразу заберет ее от нас?

— Кто его знает… Надо полагать — когда совьет для нее гнездышко.

— Надо полагать? — вне себя от гнева проговорил Хосе Долорес. — Нет, так не пойдет! Коли хочет взять ее себе в любовницы, пусть забирает ее отсюда немедленно, потому что быть для них ширмой я не собираюсь. Скорей я дам наплевать себе в лицо! Я не позволю, чтобы этот молокосос замарал меня грязью, а потом надо мной же еще и посмеялся. Меня он пусть лучше не задевает! А где она?

— В задней комнате. Наряжается. Вечером он обещал к ней прийти.

— С него станется. Ну что ж, пока попробуем кончить дело миром, без шуму и крови. Иначе она бы пострадала больше, чем он.

— Еще не все потеряно, Хосе Долорес, — проговорила Немесия, словно обдумывая что-то. — Жив человек жива и надежда.

— Надежда тут ни при чем, сестрица. Либо он, либо я. И один из нас — лишний. Или ты думаешь, я соглашусь прикрыть ее грех? Нет, сестра, едва ли. Я для этого не гожусь.

— Пустое ты говоришь, Хосе Долорес. С паршивой овцы — хоть шерсти

клок, это раз. А второе: какой мужчина поручится, что именно он первый покорил сердце своей избранницы? Да ни один на свете! Поверь мне, она ветрена и переменчива. Сейчас у нее так, а через час — этак; семь пятниц на одной неделе. Она, знаешь, вроде каймитового листочка: подуло туда — аленький, подало сюда — беленький. Если бы ты слышал, что она говорила, как он уезжал из Гаваны к этой своей красотке… тогда ты понял бы, что она за человек. «И чтобы я еще его любила! Никогда в жизни! Да он и в глаза меня больше не увидит. Этой обиды я ему ввек не прощу, пусть хоть на коленях меня умоляет и ноги мне целует! Дурачить себя я никому не позволю. Никому! Будь он даже среди других мужчин, что солнце среди звезд! Ничего, белый свет не клином сошелся. Есть и другие мужчины, кроме него — на мой век кавалеров хватит. Мало, что ли, найдется таких, как он, да еще и получше, что за меня в огонь и в воду пойдут, только бы я их полюбила! Уж кто-кто, а я в старых девах не останусь чужих племянничков нянчить, у меня свои детки будут. Вот как перед богом — пойду за первого, кто посватается. Тогда посмотрим, кто проиграл — он или я!»

Глава 5

Не оставляй юноши без наказания; если накажешь его розгою, он не умрет. Ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней.

Притчи Соломоновы

День, когда дону Кандидо пришлось всерьез приступить к осуществлению плана, задуманного им еще до отъезда в инхенио, наступил гораздо раньше, чем можно было предполагать.

Внезапная смерть сеньи Хосефы бросила Сесилию в объятия ее возлюбленного, а Леонардо, как отлично понимал это его отец, был не настолько простодушен и не настолько добродетелен, чтобы упустить удобный случай, позволявший ему взять Сесилию под свое покровительство и сделать ее своей любовницей.

Создавшееся положение представлялось дону Кандидо едва ли не полной катастрофой, и единственный путь к спасению он теперь видел в том, чтобы любым способом, не останавливаясь даже перед применением силы, лишить Леонардо возможности общаться с Сесилией. Поразмыслив хорошенько, дон Кандидо пришел к заключению, что ему ни в коем случае не следует поднимать шум, но должно действовать со всей осторожностью и что благоразумнее всего было бы прибегнуть для достижения цели к мерам, имеющим вид хотя бы некоторой законности, иными словами — сложить с себя всякую ответственность и остаться в тени. Напав ли эту счастливую мысль, он отправился посоветоваться к начальнику судебной палаты, старшему алькальду дону Фернандо О’Рейли, приятелю и однокашнику Леонардо, с которым также и сам дон Кандидо поддерживал дружеские отношения.

Шагая по направлению к улице Лос-Офисьос, дон Кандидо сочинил в уме целую речь, или, вернее, трактат в форме диалога, предназначенный изобразить все дело таким образом, чтобы оно предстало перед сеньором алькальдом в самом благоприятном и выгодном для дона Кандидо свете. Но когда сеньор Гамбоа очутился лицом к лицу с его превосходительством, все заранее приготовленные слова вдруг неизвестно почему вылетели у него из головы, как вылетают из голубятни вспугнутые голуби, и он стал мямлить что-то насчет некоей девицы Вальдес, которая коварно завлекла его сына Леонардо в свои сети и настолько вскружила ему голову, что мальчик совсем забросил учение, и поэтому дон Кандидо хотел бы узнать, нет ли законного способа положить предел столь возмутительному соблазну.