Сестра Керри

Драйзер Теодор

Керри открыла сумочку и достала оттуда все содержимое: одну бумажку в пять и две по два доллара.

— Я уже говорил тебе, что был болен, — сварливо повторил Герствуд, почти возмущаясь ее откровенной жалостью. Оказалось, что ему трудно принимать помощь из этих рук.

— Возьми — вот все, что у меня при себе, — сказала Керри.

— Ладно, — тихо отозвался Герствуд. — Я тебе верну когда-нибудь.

Керри стояла перед ним, а вокруг прохожие оборачивались и глядели на нее. И она и Герствуд, оба чувствовали,

что привлекают к себе взоры любопытных.

— Все-таки почему ты мне не скажешь, что с тобой? — снова спросила она, не зная, что делать. — Где ты живешь?

— У меня есть комната в ночлежном доме, — ответил он. — Нет смысла рассказывать тебе об этом. Все в порядке.

Казалось, ее ласковые расспросы только озлобляли его. Он не мог простить Керри, что судьба настолько милостивее обошлась с ней.

— Иди в театр, — сказал он. — Я тебе очень благодарен, но больше я никогда не буду беспокоить тебя.

Керри хотела было что-то сказать, но Герствуд повернулся и устало поплелся дальше.

Это видение угнетало ее в продолжение многих дней, пока воспоминание о нем постепенно не стерлось.

Друэ явился снова, но Керри даже не приняла его. Его ухаживания казались ей совсем неуместными.

— Меня нет дома, — сказала она доложившему о нем коридорному.

Через некоторое время театр должен был отправиться на гастроли в Лондон. Второй летний сезон в Нью-Йорке не обещал больших барышей.

— Не хотите ли сделать попытку покорить Лондон? — спросил ее однажды директор.

— Может случиться как раз обратное! — ответила Керри.

— Мы поедем в июне, — сказал директор.

Среди спешных приготовлений к отъезду Керри забыла о Герствуде. И он и Друэ, оба остались в Нью-Йорке и лишь случайно узнали об ее отъезде. Друэ как-то снова зашел к ней и, услышав, что она уехала, издал возглас разочарования. Он долго стоял в вестибюле, нервно покусывая кончики усов, и наконец пришел к естественному выводу: былого не вернуть.

«Не стоит она того, чтобы из-за нее огорчаться», — решил он, но в глубине души чувствовал иное.

Герствуд кое-как изворачивался все долгое лето и осень. Однажды он получил место швейцара в каком-то дансинге и прослужил там целый месяц. Потом снова начал нищенствовать, часто голодая и ночуя в парке на скамье. Несколько раз под давлением крайней нужды он обращался в благотворительные учреждения и получал там некоторую помощь. Зимою Керри вернулась в Нью-Йорк и выступала в новой пьесе, но Герствуд об этом не знал. Он несколько недель бродил по городу, прося милостыню, между тем как над его головой электрические афиши возвещали о возвращении Керри Маденда. Друэ знал, что Керри вернулась, но больше не тревожил ее.

В это время в Нью-Йорк вернулся Эмс. Он добился некоторого успеха у себя на Западе и теперь намеревался открыть лабораторию в Нью-Йорке.

С Керри он, конечно, встретился у миссис Вэнс, но в этой встрече не было особой теплоты. Эмс думал, что Керри все еще связана брачными узами с Герствудом, и только потом уже услышал об их разрыве. Не зная подробностей, он делал вид, что ни о чем не догадывается.

Вместе с миссис Вэнс он посмотрел новую оперетту, в которой выступала Керри, и после спектакля сказал:

— Напрасно она играет комедии. Мне кажется, она способна на большее.

Как-то раз он снова случайно встретился с Керри у миссис Вэнс, и у них завязалась дружеская беседа.

Керри, к своему удивлению, уже не ощущала в себе прежнего горячего интереса к этому человеку. Несомненно, причина была в том, что когда-то он олицетворял для нее все, к чему она стремилась, но чего не имела, но она этого не сознавала. Успех внушил ей уверенность, что теперь она живет такой жизнью, которая заслуживает одобрения мистера Эмса. Но ее маленькая, раздутая газетами слава ничего не стоила в его глазах. Он считал, что она могла добиться гораздо большего.

— В конце концов вы так и не пошли в драму? — спросил Эмс, вспомнив, что Керри интересовалась когда-то именно этим видом сценического искусства.

— Нет, — ответила Керри. — Пока еще нет, — добавила она, подчеркивая свои слова.

Эмс посмотрел на нее так, что Керри без слов угадала его неодобрение, что побудило ее сказать:

— Но я еще не оставила этой мысли.

— Надеюсь, — сказал он. — Есть натуры, созданные для драмы, и вы принадлежите к их числу.

Керри была изумлена тем, что он сумел так глубоко заглянуть ей в душу. Неужели он так хорошо понимает ее?

— Почему вы так думаете? — спросила она.

— Потому, что в вашем характере много задушевности, — ответил Эмс.

Керри улыбнулась и чуть-чуть покраснела.

Этот человек был так простодушно откровенен с нею, и ей снова захотелось его дружбы. Перед ней забрезжили прежние идеалы.

— Право, не знаю, — задумчиво произнесла она, чрезвычайно польщенная его словами.

— Я видел вас на сцене, — заметил Эмс. — Вы играете очень хорошо.

— Я рада, что вам понравилось.

— Очень хорошо, — повторил Эмс. — Для оперетты, конечно, — добавил он.

Больше они на эту тему не говорили, так как их беседа была кем-то прервана. Но вскоре они встретились снова. Эмс сидел после обеда в углу комнаты, уставясь в пол, когда Керри вошла с какой-то другой гостьей. Годы напряженного труда наложили на его лицо печать усталости. Керри и сама не знала, что так нравилось ей в этом лице.

— Почему вы уединились? — спросила она.

— Слушаю музыку.

— Я вас на минутку покину, — сказала спутница Керри, не видевшая в молодом изобретателе ничего интересного.