Сестра моего сердца
Шрифт:
— И не важно, что случится с нами, главное, что мы пройдем через это вместе. Я обещаю.
Я ждала, что Судха согласится со мной, но вместо этого она, немного отстранившись, посмотрела мне в глаза и слегка улыбнулась ироничной улыбкой, как будто уже знала то, что я смогу понять только через многие годы: обещание можно сдержать, только не всегда это получается так, как мы себе представляли.
7
Судха
Лежа в постели и пытаясь заглушить в себе кипящую злость, я почему-то думала о Геракле. Может потому, что в школе мы как раз проходили легенды Древней Греции и Рима. Я по-настоящему восхищалась ими, хотя монахини
В этот день я прекрасно представляла, что должен был чувствовать Геракл, погибший из-за отравленной накидки, которую прислала ему женщина, которая, как он думал, желала ему только добра. Мое тело пронзали тысячи огненных иголок ненависти к матери и злости оттого, что я была бессильна перед ней. Кто дал ей право контролировать мою жизнь, запирать меня в четырех стенах во имя ее материнского долга? Как всё неправильно устроено в этом мире! Пусть мать родила и воспитала меня, но это не значило, что она может запирать меня, как заключенную.
Когда она сказала, что я должна буду сидеть дома, а Анджу пойдет в колледж, у меня появилось жуткое чувство: мне показалось, что я стою в темном тоннеле, который, сужаясь, давит на меня. И я в долю секунды поняла, что это родовой канал — узкий и удушающий. Только теперь я двигалась в обратном направлении, в чрево матери, откуда больше никогда не смогу выйти обратно.
Анджу, спаси меня.
Простыни обжигали кожу, а подушка казалась раскаленным камнем. Может, если я выпью воды, а потом пойду к Анджу и лягу рядом, слушая ее сонное дыхание, эта ночь закончится быстрее?
Бесшумно пробираясь на цыпочках к кувшину с водой, стоявшему в коридоре, я заметила, что дверь в комнату матери была открыта: свет луны, падающий из окна, ложился решетчатым узором на пол, и на фоне окна я заметила силуэт.
Анджу. Я должна была дойти до комнаты Анджу.
Но какая-то неведомая сила вернула меня к двери маминой комнаты. Я стояла среди теней, сама похожая на тень, и наблюдала за мамой. Тело ее было напряжено, она стояла, крепко вцепившись в оконную раму и прижавшись лбом к проржавевшему металлу. И плакала. Но не так, как обычно: без скорбных наигранных всхлипываний, без громких обращений к богам. Она плакала беззвучно, только плечи ее вздрагивали, а потом, подняв голову, она посмотрела на луну.
Вдруг я вспомнила старую, забытую колыбельную, которую пела мне, улыбаясь, мама, когда качала меня в кроватке:
Чандер пан чейе чейе раат кетече като… Я так часто смотрела по ночам на луну — И ты появилась, моя луноликая крошка. Пойдем в леса, только мы вдвоем, Где я смогу тихонько любоваться тобой.Наверное, моей матери вся жизнь казалась обманчивой игрой лунного света. На миг ее руки наполнились серебром обещаний, а потом она овдовела и осталась без гроша в кармане. Одна, с дочерью на руках, среди мрачных туч. С каждым часом тучи подбирались к ней всё ближе и ближе, оставляя на лице морщинки.
Но она стала замечать, что ее гирлянда из слов завяла, лепестки поникли, с первым же сильным порывом ветра они облетят, и тогда обман жестоко обнажится. А теперь даже дочь, единственный человек, на которого она могла положиться и для которого это было сделано, расправляла крылья, влекомая не материнской колыбельной, а другими песнями.
— Судха, — шептала мама, стоя лицом к окну. — Судха, Судха, Судха.
Она потерла лоб ладонью, словно у нее болела голова. Что же написал ей Бидхата Пуруш, что она так легко поддалась мечте о любви? И каким было другое слово, что теперь она так настойчиво оберегала меня от участи, постигшей ее? Неужели она, как и все матери, думала, что сможет исправить свою ошибку с помощью дочери?
За окном шелестели фикусы, хотя ветра совсем не было. Мне слышалось, они с той же тоской произносили мое имя, словно разделяли боль матери и ее страх снова остаться брошенной.
Птица может улететь из клетки, сделанной из ненависти и насилия. Но можно ли вырваться из клетки, сделанной из долга? А из тьмы любви?
Я не пошла к прохладной воде. Не пошла в комнату Анджу, к ее теплым рукам, дающим мне утешение разделенной ярости и мятежа. Я вернулась в свою комнату, в постель с обжигающими простынями, которые обвили меня, как пуповина. Всю ночь я не смыкала глаз, о многом раздумывая.
Когда первые резкие и тревожные петушиные крики возвестили о начале нового дня, я знала, что не буду противиться воле своей матери.
По крайней мере, этой воле.
8
Анджу
Как же я была зла на Судху!
— Ты не можешь позволить своей матери сделать так, как хочет она. Это не тот случай! — кричала я, в бешенстве расхаживая взад и вперед по спальне сестры. — Что за жизнь у тебя будет без образования? Да ты можешь прямо сейчас привязать себе камень на шею и прыгнуть в колодец. Или можешь надеть на глаза шоры и встать к мельничным жерновам рядом с быками и ходить вместе с ними по кругу. Ты ничем не будешь отличаться от этих быков: станешь такой же тягловой скотиной для какого-нибудь мужчины.
— Анджу, пожалуйста, сядь. У меня голова кружится, когда ты так мечешься.
Когда я с неохотой села на кровать, она натянуто улыбнулась. Судя по мешкам под глазами, она не спала всю ночь. Судха всегда плохо переносила недостаток сна, и даже могла заболеть.
— Но мы же договорились прошлым вечером, — не унималась я и колотила кулаком по уродливому покрывалу, купленному тетей Налини, — что будем бороться вместе. Я даже составила список причин для моей матери, чтобы она встала на нашу сторону. Как ты могла так быстро передумать? Как ты могла стать такой трусихой?
Судха посмотрела на меня своими печальными глазами. Я сразу поняла, что не страх заставил ее передумать.
— Тебе тетя что-то сказала прошлой ночью? — спросила я подозрительно.
Судха покачала головой.
— Я не хочу разбивать сердце своей матери, вот и все.
— У твоей матери нет сердца, уж во всяком случае такого, которое ты могла бы разбить.
— Анджу! — укоризненно воскликнула Судха. — У каждого человека есть сердце, просто мы не всегда видим это. И у каждого сердца, даже самого черствого, есть уязвимое место. Если ты ударишь в это место, то сердце разобьется вдребезги. Я — все, что есть у моей матери. Я не хочу, чтобы она думала, что я тоже против нее.