Сестра моя – смерть
Шрифт:
Андрей кивнул и принялся разбирать газетно-журнальные завалы, чтобы расчистить себе место. Вениамин сразу сел за компьютер и с большим воодушевлением включился в работу, из чего Андрей вывел, что наличность у него в полном дефиците.
Кресло было огромным, как Вениаминова чашка, – мини-диван, а не кресло – и таким усыпляющее мягким, что, как только он туда опустился, почувствовал, до какой степени устал. Глаза стали сами собой закрываться, мысли вдруг разбежались, остались одни образы: Аристов тянется дрожащей рукой к бутылке, но почему-то никак не может дотянуться, Евгения берет под руку Алену Озерскую, но тут
– Вставайте, граф, рассвет уже полощется! – гаркнули вдруг над ухом. Андрей открыл глаза – перед ним стоял компьютерный проныра Венька и довольно бесцеремонно тряс его за плечо.
– Черт! Как это я?… – Андрей испуганно вскочил. – Который час?
– Скоро десять.
– Утра?! – Он в ужасе заметался глазами по комнате, с перепугу, что так проспал, и спросонья никак не мог отыскать окно.
– Вечера! – Венька засмеялся.
– А что же ты… рассвет?
– Это я так, образно. Кофе хочешь?
– Фу, черт! Как ты меня напугал! – Андрей снова опустился в кресло. – Кофе хочу.
– Ну, идем тогда на кухню, заодно перекурим.
Вениамин включил электрический чайник, достал из шкафа банку «Нескафе», придвинул к Андрею чашку и сахарницу.
– Самообслуживайся!
– Как наши дела? – Никитин соорудил кофейный напиток. – Нарыл что-нибудь?
– А то! Только информации не так чтобы очень много, да и ничего интересного. Сейчас!
Вениамин поставил на стол свою бездонную кружку, с которой, видимо, так и не расставался все это время, как обжора младенец с молочной бутылочкой, сходил в комнату и принес распечатку.
– Вот, тут у меня все досье. Итак, Зоя Федоровна Иконина, сорок пять лет, проживает на улице Февральской, в доме тридцать семь – не знаю, где в нашем городе Февральская, никогда даже не слышал о такой. Иконина – фамилия по мужу, в девичестве – Решетова. Пробыла замужем недолго, меньше года, потом развелась. Имеется дочь двадцати лет, Любовь Романовна Иконина.
– Любовь?! Интересно! О муже Зои есть какие-то сведения?
– Да почти никаких. Роман Михайлович Иконин, сорок семь лет, после развода женился вторично, причем сразу, меньше чем через месяц – как это ему удалось? В апреле того же года отбыл во Францию.
– Отбыл во Францию? Иностранец, значит? Ну, это уже совсем интересно. А когда они развелись?
– Десятого февраля восемьдесят пятого года.
– То есть получается… – Андрей подсчитал в уме. – Он уехал за четыре месяца до рождения дочери. В марте Иконин женился вторично и отбыл во Францию, значит, если отношения с прежней женой не поддерживал, ребенка своего не видел. А теперь вот решил увидеть. В принципе ничего противозаконного нет. Вот только вопрос, встретился ли он с ней. Александре она ничего такого не рассказывала.
– О чем это ты? – Вениамин с удивлением на него уставился.
– Да так, пытаюсь логически мыслить.
– И как, получается?
– Не знаю еще. Слушай, а ты не мог бы пробить, жива Любовь Иконина или нет. Не знаю, как быстрее, по ментовской базе или через ЗАГС.
– Сделаем.
– Если она погибла, то позавчера. Наверное, через ментов будет проще.
– Разберусь.
Вениамин ушел в комнату, Андрей сделал себе еще кофе.
Если Любовь Иконина – та самая девушка, которая бесчинствовала в квартире Алены, то что она от нее хотела? И как о ней узнала? Получается, папочка-иностранец связался сначала с ней? Зачем? Он искал своего родного ребенка, и ему объяснили, что вышла подмена и дочь Зои Икониной – вовсе не его дочь. Для чего тогда встречаться с Любой?
Размышления его были прерваны радостным возгласом Вениамина:
– Мертва! Еще как мертва! – Он вбежал в кухню, потрясая новой распечаткой. – Самоубийство. Я по ментам пробил. Повесилась в собственном доме. Обнаружила мать, Зоя Иконина.
– Повесилась в собственном доме? – Андрей присвистнул. – Ты ничего не путаешь?
– Сам читай, вот милицейская сводка. И не свисти в моей квартире, денег не будет.
– У тебя их и так никогда нет.
– Бедность не порок. А с вас, господин детектив, пятьдесят баксов.
Андрей вытащил деньги, расплатился с Вениамином, взял у него распечатку, прочитал: ну да, все правильно, в собственном доме (там почему-то так и было написано – «в собственном»). Как же тогда понимать Аленину историю, которую пересказала ему Александра? Сбежавший труп действительно имел место быть, да к тому же переповесился в собственном доме? Абсурд какой-то! Совершенно необъяснимая ситуация.
Андрей попрощался с Вениамином и поехал домой, к Насте. С Икониными он начнет разбираться завтра, с самого утра, а на сегодня с него хватит. Ну да, съездит на эту Февральскую, поговорит с Зоей Федоровной, и ситуация прояснится. Если Люба узнала об Алене, не исключено, что и мать ее была в курсе.
Но планам его не суждено было исполниться. Только Андрей вошел в квартиру, позвонила Александра. Она была расстроена, напугана и вообще взвинченна до предела. Трагическим шепотом (наверное, чтобы не слышали домашние) поведала, что завтра Алена собирается на какую-то подозрительную встречу, видимо, решила предпринять собственное расследование, что допустить этого ни в коем случае нельзя, а запретить невозможно, и потому Андрей с самого утра должен заступить на свой пост у подъезда Озерской, проследить, с кем она станет встречаться, и прийти на помощь.
Он был готов к любому повороту событий, к любым неожиданностям. Если бы в Алену при выходе из подъезда начали стрелять или такси, в которое она села, разлетелось вдребезги от взрыва, Андрей нисколько бы не удивился. Но того, что они окажутся на улице Февральской в доме номер тридцать семь и угодят прямиком на похороны, предположить не мог. Сначала он очень разозлился и на Александру за ее дурацкую конспирацию, и на Алену, которая явно водила Александру за нос, и на себя, за то, что ввязался в это нечистоплотное дело. Озерская, думал Андрей, прекрасно знает, что делает, никакая опасность ей не угрожает, Александру просто использовала в каких-то преступных целях. О Любе ей все известно, и вполне возможно, что к ее гибели она приложила руку. Довела до самоубийства, а теперь приехала посмотреть на результат. Но потом понял, что на ее счет очень ошибался: Алену заманивают в какую-то страшную ловушку. Но понял он это, когда было уже поздно, когда ни вмешаться, ни изменить что-либо было невозможно.