Сестра

Гончарова Галина Дмитриевна

Хоть самому женись, право слово!

— Батюшка мне намекнул, что я могу немецкое платье себе заказать. Сонь, ты себе не хочешь?

Софья замотала головой.

— Нет уж. Ни к чему нам немчуре всякой подражать! Это пусть они себе кафтаны заказывают!

— Дай время — будут.

— как же, дам я им время! Со мной бы им кто поделился!

Софья тряхнула головой и улыбнулась. Время, время… сделано много, а сколько еще предстоит сделать?

Но у нее теперь есть кузница кадров, и есть первые подготовленные кадры. А через пару — тройку лет к ней будет стекаться информация

со всей страны…

Развернемся!

— ладно, пойду я к отцу, вскорости уж выезжать надо…

— Будь осторожнее, — Софья поцеловала брата в щеку, с грустью отметив, что если не подрастет — скоро придется стремянку подставлять, вытянулся, что твой тополь.

— Обещаю.

Софья вернулась за бумаги, но на сердце было неспокойно. Поехать, что ли, к Феодосии Морозовой? Там Ванька должен быть, с ним поболтать… или лучше не провоцировать?

Нет уж. Лучше сходить к Марфе.

Поговорить с ней, направить на изучение Пруссии… а чем черт не шутит? Отец не разрешит, так ведь царская свадьба не в один миг устраивается, Фридрих умница, каких поискать, намек подхватит, а невеста — перестарок… да это у вас, в 'Явропах' перестарок, а у нас — девка класс, кровь с молоком!

Да и незачем девчонку до двадцати лет замуж отдавать. Заодно будет время ей мозг проветрить, чтобы не рожала, как мать, каждый год по ребенку.

Дед, сволочь старая, Марию наставлял еще до брака, рожай чаще, этим ты мужа к себе и привяжешь, тетка Анна проговорилась.

Вот ведь еще… назола!

Обещание Софья дала, но что делать с разочарованной девкой более чем сорока лет от роду, причем крупно разочарованной в жизни — пока не представляла. Особых талантов у тетки не было, замуж ее выдать тоже не светило — кому такое счастье нужно, да и сама она не пошла бы. Так что Анна обосновалась в Дьяково, где сидела в Софьиных покоях, плакала и жаловалась на судьбу. Одна надежда была у Софьи на протопопа Аввакума. Вот уж кто мозги любому промоет и на просушку выставит! Но время опять же, требуется.

Так. Ладно. Пойдем-ка мы к Марфе…

* * *

Попав к Матвееву, Алексей Алексеевич только мысленно присвистнул.

Вот как есть — 'Явропа'. Причем с тем оттенком, который придавала этому слову Софья. Язвительно — издевательским.

Ничего русского и нету. Зато стены обтянуты голубой с золотом тканью. Мебель же напротив, обтянута красным бархатом. Позолоченные ножки, резные ручки, гнутые стулья, модные 'шкапы', картины по стенам. Правда, в красном углу есть икона, но одна и такая скромная, что сразу и не разглядишь.

Матвеев ужом вился вокруг царя, громко восхваляя его мудрость и рассказывая о своем счастье принимать у себя такого великого человека. А на долю Алексея досталась Евдокия Матвеева.

Да — да, Артамон Сергеевич не держал жену во внутренних покоях. Но при одном взгляде на нее, у Алексея заломило зубы. Было что-то такое, сухое, расчетливое и в ее улыбке, и в ее движениях, хотя и была сия дама достаточно полнотела и безжалостно затянута в корсет. И даже в реверансе, который она исполнила так, чтобы юноша полюбовался на ее грудь в глубоком вырезе. Впрочем, грудь впечатления как раз и не произвела. Алексей вспомнил свою полюбовницу,

у которой те же прелести были куда как свежее и приятнее для взгляда — и едва не фыркнул.

— ваше высочество, для нас честь принимать вас.

Алексей вежливо покивал. Спорить он не собирался. Счастье?

Да, оно и есть. И вряд ли вы его часто испытаете.

— Мы надеемся, что вам понравится наше скромное представление.

Которое? — едва не спросил Алексей. Если речь идет о представлении обнаженного тела в глубоком вырезе, так это зря. Его таким не впечатлишь.

— Батюшка пожелал развеяться, а мне предложил сопровождать его, — коротко ответил он.

— О, я буду надеяться, что вам понравится в нашем доме, ваше высочество, и вы придете к нам еще не раз.

Алексей усмехнулся. А потом с издевкой смерил взглядом всю госпожу Гамильтон — Матвееву. От туфелек, выглядывающих из-под подола, до довольно-таки полных плеч в глубоком вырезе. И усмехнулся. Так, что женщина поняла — ее приравняли к обычной девке, выставляющей напоказ свои прелести в надежде завлечь клиента. Вспыхнула краской, но было поздно.

Парень кивнул.

— Безусловно. В вашем доме множестве вещей, вызывающих интерес. Скажите, это амур?

И демонстративно принялся разглядывать статуэтку.

Алексей и не ошибался, Евдокия Григорьевна отлично понимала, какое впечатление производит на гостей. Не привыкшие к европейскому платью, а более того, к дамам в откровенном наряде по последней французской моде, гости смущались. Опять же, ее молодость и красота служили добрую службу, а более того умение поддержать беседу. И тут — такой афронт.

Ну откуда ж бедной женщине было знать, что откровенными нарядами Алексея не удивить. Лейла по просьбе Софьи, показывалась и в более откровенных нарядах. Более того, нечто подобное было сшито всем девушкам — и они прекрасно умели их носить.

К тому же — культура движения.

Как умеют показать себя гаремные красавицы… ну, тут Мэри Гамильтон тоже было далеко до них. Одним словом — на безрыбье она была королевой, а при удачной рыбалке — не боле чем камбалой.

— Д — да… — после недолгого молчания прозаикалась женщина. Алексей чуть скосил взгляд и довольно отметил красные пятна гнева на щеках и плечах. Вот и ладненько. Выведенный из себя противник прекрасно поддается допросу.

— И откуда выписали сие чудо?

— Венеция, ваше высочество.

— Зеркала, я так полагаю, тоже венецианские?

— да, ваше высочество.

К такому отношению дама не привыкла. Алексей не собирался с ней любезничать, он вообще воспринимал ее, как живой справочник. А привлекательность… кто-то другой посчитал бы ее привлекательной. Алексей же… Ну, так себе. Сойдет для сельской местности.

И менять свое мнение он не собирался.

— пойдем, сынок. Посмотрим представление.

Домашний театр боярина Матвеева вместо скамеек был оборудован мягчайшими креслами — и Алексей удобно устроился в одном из них, позаботившись, чтобы оказаться соседом отца. Да, конечно, рядом уселась рыжая Матвеевская супруга, но всегда можно было изобразить внимание к представлению — и не общаться с дамочкой.