Сестренка из Преисподней
Шрифт:
Невинный Анцифер покраснел так, что я испугался, как бы его не хватил удар. Багрово-красный ангел выронил недоеденный бутерброд и, не попрощавшись, исчез из кухни. Философски вздохнув, я отправился следом за супругой. Если мы идём в гости, то следует одеться соответственно, дабы пристойно выглядеть в паре. Я остановил свой выбор на классической «тройке» с кремовой рубашкой и чёрно-серебряным галстуком. Наташа, появившись в свободном домашнем платье, чуть удивилась моему виду.
– Но ты говорила, что Семецкому требуется наша помощь?
– Требуется, – согласно кивнула она, – но это не значит, что нам с тобой надо куда-то бежать. Он сам сюда придёт,
Отлично. Я охотно сбросил модельные полуботинки, с удовольствием сунув ноги в домашние тапочки. Чёрт подери… они имели форму двух пушистых зайчиков! Даже хвостики над пяткой белели! Это, конечно, милый внутрисемейный юмор, но можно бы обойтись и без столь прямолинейных намёков…
– Физкульт-привет самому главному зайцу района!
– Фармазон?! – Я даже слегка подпрыгнул… как зайчик… тьфу! – Рад видеть вас в приподнятом настроении, а то Анцифер говорил, будто бы там, на собрании отдела, кое-кого пропесочивают по полной программе.
– Не по полной, Сергунь, – величаво ответил нечистый, разгуливая по комнате, заложив руки за спину, – когда по полной песочат, то пациент потом неделю сидеть не может… Не красней, ты всё понял правильно. Как у нас говорят: «Не входит через голову, дойдёт через…» Обычно для этой цели используют швабру. Не красней, ты всё понял неправильно! Я хотел сказать, что дают швабру в руки и отправляют на уборку мусора вокруг котлов, в которых варят грешников. В чём конкретно варят, не спрашивай… Надеюсь, запах из балахона уже весь выветрился?
Я невольно принюхался и пошёл за дезодорантом. Фармазон был прав, спрашивать не стоило.
– А как твоя дражайшая половина?
– В ванной плещется, – почему-то соврал я. У чёрта загорелись глаза.
– Где?! – Мне едва удалось поймать его за рукав. – Серёга, ты – жмот, скупердяй, единоличник, эгоист и совершенно не имеешь понятия об эстетике! Я что, прошу невозможного? Ну, хоть одним глазком…
Мелодичный звонок в дверь прервал наш спор и, возможно, избавил от худших последствий, так как я был полон решимости засунуть личного беса в стиральную машину, но не допустить… куда не следует.
– Любимый, – пропела Наташа, показываясь в дверях, – открой, пожалуйста, это наверняка гости.
– А ты ещё, оказывается, и брехло безбожное! – припечатал мне вслед обиженный Фармазон, безнадёжно опуская руки при виде Наташиного платья. Кажется, сегодня я умудрился подставить ножку обоим близнецам. Что ж, день обещает быть хорошим…
Мэтр Семецкий выглядел помолодевшим лет на пять. Его лицо загорело под морским ветром, а уверенный взгляд пресекал любые вопросы о судьбе его бывших убийц. Судя по всему, эта тема не просто закрыта, а полностью исчерпана. Во всех смыслах… За наше короткое отсутствие он вёл весьма активный образ жизни: перешёл Рубеж, посмотрел в глаза чудовищ, экстерном окончил школу «годзю-рю», пройдя в ней полный «Путь меча», нанёс осенний визит папе-антибиотику, где-то в сельве охотился на грыбру, а в результате застрелил льва, да в довершение ко всему был посвящён на острове Русь в «рыцари кувалды». Не знаю, где здесь правда, где ложь, но чтобы осилить такое за несколько часов нашего отсутствия… Кстати, не грех бы уточнить у Наташи, а сколько часов, дней или месяцев мы отсутствовали на самом деле… В измерениях время движется по-разному, и сейчас дорогой гость удовлетворённо потягивал традиционный ямайский ром, неторопливо объясняя причину своего визита:
–
– М-м… мы некоторое время отдыхали на Крымском побережье, – беззаботно мурлыкнула моя супруга, пододвинув к себе зефир в шоколаде.
– Значит, не отрицаете? Хорошо-о…
– Минуточку, – вмешался я, – мне почему-то показалось, что в вашем тоне слышатся нотки опытного оперуполномоченного?
– Нет, нет, нет! Шо ви, шо ви… просто полюбопытствовал! Ну, и как вам понравилось царство Аида?
– Серо, сыро, скучно… – пожала плечами Наташа. – К тому же хозяев не было дома и показать местные достопримечательности оказалось абсолютно некому. Харон был болтлив, словно кандидат в депутаты, у Цербера дурно пахнет из всех трёх пастей, а бедные тени запуганы и, как всегда, безмолвны. Увы, ничего интересного.
– Какая жалость, а ведь мне буквально вчера доставили редчайшую рукопись! Ви позволите? – Мэтр Семецкий достал из внутреннего кармана морского кителя порыжевший от времени свиток. – Это уцелевшая часть текста, так сказать, мемуары в стихах, некого Кентавраса. Он описывает удивительные и чудесные похождения своего спутника, древнегреческого поэта Сергиуса Гнидаса, таки тоже шагнувшего в Тартар. Не хотите взглянуть?
– Не-а… – лениво откачнулась в кресле моя жена, но я решительно протянул руку:
– Хочу! В смысле, мне всегда было интересно сравнить, насколько стиль Гомера отличался от стиля других певцов.
– Ой, нет! В руки не дам, жутко извиняюсь, но вещь коллекционная… Как культурный человек, ви меня поймёте. С вашего благословения, я вкратце расскажу, о чём там речь… Итак, суть в том, шо некий Сергиус Гнидас, судя по описанию,
«…муж богоравный, чей рост был подобен соснам эгейским,А руки столь мощны – шкуру быка раздирали легко, как, быть может,Тунику первую рвёт, не заметив, ребёнок…»Я даже слегка пришёл в смущение от такой грубой лести, но всё равно это было приятно. Наташа ответила мне мрачным взглядом и вновь повернулась к гостю. Тот поклонился и продолжил:
– В общем, они спустились вниз, дошли до реки Ахеронт и там
«…Дерзкий старик, вознеся возмущённо лопасть весла из гранита резного отменно,Мыслил его опустить на волчицу, зажатую в угол пещеры…»– Но наш герой подставляет под удар собственную голову и… немножечко теряет разум, шо лично мне без удивления…
Моя розовощёкость разом спала, сменившись смертельной бледностью. Наташа кусала губы, но пока молчала.
– Далее, они втроём – волчица, поэт и Кентаврас – прошли медные врата и во владениях Аида учинили натуральнейший разгром! Якобы они сражались с верховной демонессой и тремя её подругами, одну из которых, опять-таки извиняюсь, затравили собаками…
«Цербер ужасную пасть, крайнюю слева, отверз, выплюнув нам на потехуСандалии девы умершей. Но виновата сама дева была, хоть густотоюВолос и легкоструйностью бёдер гордилась изрядно. В нежной груди иВысокой ненависть свила гнездо, и она же её погубила!»