Сестрички
Шрифт:
А Дженис всегда жаловалась.
Эльза — нет. На что ей жаловаться? При всем желании не на что. Она, учитывая недостаток жизненного опыта и специальных знаний, работала неплохо: сидела на телефоне, заключала сделки, вела досье и картотеку, улещала недовольных покупателей, производила расчеты по кредитным карточкам и так далее. Она готовила Виктору ланч — чаще всего сухой рис с сардинами без масла. А что? Идеальное сочетание: углеводы — восемьдесят процентов, жиры десять процентов, белок — десять процентов. И огромное количество необходимых организму микроэлементов. Если не гарантия долгожительства, то… А этот день перечеркнул
Иногда Эльза думает, что лучше бы ей не сидеть в том машбюро. Только вот Виктор…
Ах, Виктор, чудо-человек! Спасение любой компании. Смотри на него и слушай. Принц среди простых людей.
Эльза засыпает.
А когда открывает глаза, видит, что на нее с пристальным и печальным вниманием смотрят сразу трое.
Эльза заливается краской.
— Пора спать, — ласково говорит Джемма.
Глава 3
— Об этом не может быть и речи, — говорит Виктор. — Это невозможно. Я не потерплю такого. У меня нет сексуальных комплексов, но всему есть пределы.
Виктор измеряет шагами светелку Эльзы. Он в пижамных штанах (наверное, это дань возрасту), но грудь и плечи обнажены. Он поигрывает мускулами. На животе ни жиринки. Он красив. Красивый, взволнованный мужчина.
На часах два тридцать ночи. Эльза отчаянно борется со сном.
— Не спи! — теребит ее Виктор.
— Давай поговорим утром.
— Ты слишком легкомысленно относишься к своей добродетели, — укоряет он. — Впрочем, девушки твоего поколения вряд ли имеют об этом понятие.
— Не в этом дело. Просто моему организму требуется больше сна, чем твоему. Я же моложе.
Виктор с унылым видом опускается на кровать, прямо на Эльзины ступни.
— Ну вот, все-таки попрекнула меня. Я ждал, что рано или поздно это случится.
Эльза выдергивает из-под него ноги. На этой койке особенно не поворочаешься. Кстати, за время ужина смятые любовниками простыни, к стыду Эльзы, заменили свежими.
— С другой стороны, если тебе все равно, то такая сделка моему бизнесу пойдет на пользу. Ты бы видела его биллиардную, Эльза! Хэмиш еще тот барахольщик. Чего там только нет — и фарфор, и гобелены, и серебро. А гобелены, могу поклясться, елизаветинские.
Незадолго до этого разговора Виктор сообщил, что Хэмиш готов за две с половиной тысячи отдать всю биллиардную и библиотечную лестницу в придачу, если на одну ночь заполучит себе в постель Эльзу.
— Может быть, он пошутил? — говорит теперь Эльза.
— Откуда я знаю? — рассеянно отзывается Виктор.
— Или устроил тебе своеобразную проверку, — продолжает она. — Хотел узнать, что ты за человек на самом деле.
— Это и мне приходило в голову. Но чтобы пройти эту проверку, надо сказать «да» или сказать «нет»?
— В любом случае это не имеет значения, потому что я не хочу к нему в постель, — заявляет Эльза.
— Как, разве он не привлекает тебя? Я считал, что все девушки падки на миллионеров.
— Какой ты старомодный, — вздыхает она. — Все равно я тебя люблю, и тебе не придется даже думать об этом.
— Не придется? — Виктор вдруг сделал стойку, как гончая на зайца. — Что ты имеешь в виду — не придется?
Но Эльза уже спит. Просыпается она в четыре тридцать. У нее
Эльза теребит его, освобождает ему место под одеялом. Он просто ледяной на ощупь.
— Мы не женаты, — вдруг заговаривает Виктор. — У тебя нет по отношению ко мне никаких обязательств. Ты должна поступать так, как считаешь нужным. Я и так уже злоупотребил тобою.
— Нет, Виктор, что ты.
— Не «что ты», а злоупотребил!
Скоро Виктор засыпает. И быстро согревается, насыщаясь женским теплом. А вот Эльзе слишком жарко и тесно. Давят тяжелые ноги Виктора. Через час он опять просыпается и спрашивает:
— А ты напечатала для Джеммы опись?
— Забыла.
— Тогда постарайся успеть перед завтраком. Она ведь ждет. Я не хочу, чтобы хорошая сделка срывалась из-за такой ерунды, — бормочет Виктор и снова засыпает. А в шесть утра, когда с рассветом появляются из мрака очертания комнаты, со скрипом приоткрывается дверь. Эльза лежит неподвижно, широко распахнув глаза, вжавшись в стену.
И вот сначала заглядывает, потом протискивается в щель, потом крадется через комнату Хэмиш-Румпельштильхен в шелковом ночном халате, цвет которого в тусклом свете зари угадать невозможно. Хэмиш пробирается к письменному столу, садится за пишущую машинку и печатает страницу за страницей. Он печатает, пока солнце не набирает утреннюю силу и халат не превращается в кроваво-алый. Или это снится Эльзе? Видит она наяву или в грезах, что Хэмиш, собираясь уходить, медлит подле ее кровати и смотрит на нее, спящую, одновременно презрительно и похотливо? И неужели ей снится, что под этим взглядом ее захватывает волна сладострастного возбуждения, которого она еще не испытывала в жизни? Это не простое вожделение, это желание беспомощного отдаться сильному, это желание нищего прижаться к богатому, это желание ничтожества напиться чужой власти. Это сладострастие во сто крат сильнее чувственного, оно исходит из самых глубин плоти и на нем, и только на нем, зиждется человеческое общество.
Эльза чувствует это — и спит. Наяву трудно постичь такое откровение.
— О, я вижу ты поработала, — в семь пятнадцать говорит Виктор. Он собирается перед завтраком вернуться в свою комнату, чтобы не смущать прислугу. — Похоже, ты делаешь успехи. Опечаток нет. Или это машинка такая? Ха, надо же, я даже не проснулся. Устал, наверное. Слушай, Эльза, если ты и впредь будешь так печатать, пожалуй, я смогу отдавать тебе счета. Сэкономим.
Эльза молчит. А что ей говорить?
— Знаешь, что меня тяготит? — произносит Виктор, пробегая пальцами по ее голой спине. Эльзу от этого пробирает дрожь. — Оказывается, в воскресенье здесь будет Дженис. Я понятия не имел об этом. Пожалуй, надо тебя в воскресенье утром отправить в Лондон. Какая у тебя красивая спина… Дженис вечно сутулилась.
Эльза плачет.
— Но, дорогая моя, так будет лучше для тебя. Я хочу пощадить твои чувства. Конечно, напрасно Джемма все это затеяла, но ее, бедняжку, можно понять. Она ведь живет, устраивая чужие судьбы, и постоянно является чьим-нибудь доверенным лицом. Кстати, она могла бы преуспеть в нашем бизнесе. Увы, никакой осторожности, только чутье на достойную вещь. У Хэмиша все наоборот. Одна осмотрительность и никакого чутья. Господи, почему деньги всегда попадают в дурные руки?
— А почему ты не хочешь, чтобы мы вместе вернулись в Лондон?