Сестры-близнецы, или Суд чести

Местный поезд наконец остановился у небольшого вокзала станции Шаркани с обшарпанным указателем, висевшим под акациями у дощатого забора, окружавшего огород начальника станции. Капитан Николас Каради еще издали увидел свой экипаж, запряженный лучшими его гнедыми.

Сама мысль, что он вскоре увидит свою Беату, наполнила его радостью, и он энергично зашагал к выходу с перрона. Ему вряд ли можно было дать его тридцать три года, у него была сдержанная походка кавалерийского офицера, а во всем облике чувствовалась уверенность аристократа. От своих предков по отцовской линии он унаследовал стройную крепкую фигуру с четкими мужскими чертами лица. Его темно-карие глаза в сочетании с пронизывающим взглядом

в тот же миг могли засиять мягким блеском шелка. Даже в толпе его появление стало бы сразу заметным и запоминающимся.

Он замедлил шаги, когда увидел, что жена не приехала его встречать. Странным было и то, что вместо Яноша на месте кучера сидел один из работников конюшни. Хотя на нем был надет доломан темно-зеленого цвета и шляпа с пером — форма слуг Каради, но в явном противоречии с этим были изношенные рабочие штаны и босые, измазанные глиной ноги. Вид работника вызвал у Николаса раздражение, но он редко давал себе распускаться, хотя уже сама мысль о долгой поездке до замка без Беаты испортила ему настроение.

Николас был женат только десять месяцев и пять дней и считал каждый миг, проведенный без жены, безвозвратно потерянным. Беата, можно сказать, выросла на глазах Николаса. Часто случайно, обычно мельком с террасы, он видел ее идущей через лужайки и виноградники собирать цветы или играющей с собаками: худенькая маленькая девчушка с длинными ногами и гривой волос молоденького жеребенка. Порой он видел двух девушек, сестер-близнецов. Но когда летом 1896 года после долгого отсутствия он снова оказался в Шаркани, второй девушки там уже не было. Он слышал, что она заболела и ее послали лечить легкие в санаторий в Швейцарии и что девушка время от времени жила у своей тетки в Берлине. Беата, которая теперь одна бродила по полям и лугам, напоминала ему картины Греза, [1] но ему и в голову не приходило, что в один прекрасный момент она может покинуть дом дедушки Рети и стать его женой.

Из года в год он видел Беату, по-соседски навещая Рети, чьи двести гектаров земли граничили с владениями Каради. Николас видел, как через соседнюю комнату что-то мелькало, словно солнечный лучик. А когда старая госпожа Рети заставляла девочку приветствовать гостя, — она неловко делала книксен и снова исчезала.

Беата тогда была бледным, худым ребенком, и только опытный взгляд мог угадать в ней будущую красавицу. Для Каради даже сама ее застенчивость была не лишена очарования. Когда она благодарила его за маленькие подарки, которые он преподносил ей, — коробку конфет или флакончик духов, — ее маленькое серьезное личико вспыхивало и она тотчас убегала, как белка с украденным орешком.

Повзрослевшую Беату Николас впервые встретил прошлым летом. Она по-прежнему была скромной сельской девушкой, которая, хотя и видела в нем мужчину с большим жизненным опытом, но уже держала себя с удивительным, присущим только ей, чувством собственного достоинства и уверенности в себе. Хрипловатый низкий голос был в волнующем противоречии с ее белокурыми сказочными волосами.

Более, чем голос, приводила его в восхищение необъяснимая тайна красоты девушки. Он рассматривал ее с тем восторгом, с каким разглядывал бы мадонну XIV столетия, обнаруженную в алтаре деревенской церквушки. Николас был знаком со знаменитыми красавицами и восхищался ими, но его никогда не покидала при этом мысль, что под их нежной кожей прячется нечто настолько твердое, что неподвластно никаким порывам сердечных чувств. Возможно, он ограничился бы таким же восхищенным взглядом, если бы встретил Беату где-то на приеме или в Опере, но в простом салоне у Рети она была для него потрясением. В ее фигуре еще сказывалась некоторая детская

неловкость, но под мягкими складками хлопчатобумажного платья уже угадывались женственные формы. Ее глаза лучились таким внутренним светом, который во взглядах дам своего круга он видел чрезвычайно редко. Обычно испытывая нормальное мужское возбуждение при виде миленького женского личика, в тот момент он не почувствовал ничего подобного, а только желание быть нежным с Беатой, желание защитить ее. Это была любовь с первого взгляда. Он тогда покинул дом Рети, одержимый стремлением навсегда принадлежать Беате.

Пытаясь проанализировать свои чувства он пришел к выводу, что его самонадеянная убежденность в собственной неуязвимости сыграла с ним злую шутку. Влюбленность, очевидно, также неизбежна, как оспа или свинка, рано или поздно это случается с каждым. Его это чувство настигло только к тридцати двум годам, довольно поздно и потому, видимо, так стремительно.

Николас переключил свое внимание на паренька, который щелканьем кнута подбадривал лошадей, слегка прохаживаясь ремнем по их бокам. Станционный начальник вышел из здания, чтобы придержать лошадей, пока кучер принесет багаж, выгруженный кондуктором на перрон.

Пассажирские поезда останавливались на станции Шаркани только для Каради и их гостей. Маленькое местечко к западу от Дуная, примерно в двухстах километрах от Вены и около ста километров от Будапешта вряд ли можно было найти на карте австро-венгерской монархии. Железнодорожная ветка от Комарома до Секешфехервара открывала доступ к исчезающей за горизонтом покрытой невысокими холмами и ласкающей глаз местности.

За исключением Шаркани и Мора с их виноградниками, земля здесь не приносила больших доходов. Семейству Каради принадлежали двести пятьдесят гектаров. В обычных хозяйствах дохода хватало только на выплату жалованья сезонным рабочим в виноградниках и на корм для скота. Овес, рожь, ячмень и пшеница были к этому теплому августовскому дню уже убраны. Кукуруза выросла очень высокой и обещала хороший урожай. Бархатно-зеленые поля с клевером и люцерной чередовались со свежевспаханными и ждущими семян участками, на виноградниках отливали сине-зеленым светом свежеопрысканные листья лозы.

Парнишка-конюх сдернул с головы шляпу и приветствовал своего хозяина, затем, зажав, как собака несущая апорт, шляпу зубами, поднял оба чемодана и понес их к экипажу. Николас, не знавший парня по имени, возгласом «эй, ты!» заставил его остановиться. Парнишка повернулся кругом и тупо уставился на хозяина.

— Куда делся Янош, черт побери!

Парень поставил чемоданы, вынул шляпу из зубов и, запинаясь, пробормотал:

— Он… он не мог, господин граф, он… — Наконец, решившись, он откашлялся и сказал: — Мне приказано господином Боднаром встретить господина графа на станции.

— И что, никого другого не нашлось?

— Все были заняты, господин граф.

— И он сказал, что ты должен босиком ехать?

Парень, избегая взгляда Николаса, растерянно пожал плечами.

— А что же с Яношом?

— Он… он ожоги получил, да ничего страшного, только руки.

— Как это случилось?

— Я не знаю, господин граф. Я в ту ночь был на винограднике, на южном косогоре. Виноград почти поспел, столовый, значит. За ним сейчас днем и ночью глаз да глаз нужен.

— Садись назад, я поеду сам, — разозлившись, сказал Николас парню. Нужно будет разобраться, кто ответит за то, что его со станции забирает конюх в таком непотребном виде.

Когда экипаж покатил по утрамбованной дороге, в голове у Николаса вновь мелькнула мысль: почему же Беата не ждала его на станции. На какой-то момент это встревожило его. Перед самым отъездом в Вену он купил жене английскую охотничью лошадку. Беата была страстной и смелой наездницей. Она не любила платьев для верховой езды и предпочитала бриджи, которые позволяли ей удобно держаться в мужской посадке. Едва оказавшись в седле, она сливалась с конем в одно целое и пускалась вскачь, наслаждаясь скоростью и свободой.