Сестры Бронте. Лучшие произведения в одном томе
Шрифт:
— Но ведь это он льстится на ее богатство?
— Нисколько. То есть вначале так и было, но теперь он о деньгах и думать не думает — разве как об условии, без которого не мог бы на ней жениться ради ее же блага. Нет, он по уши влюблен, хотя и думал, что больше никогда не влюбится. И вот! Года два-три тому назад он был женихом, но потерял невесту, потеряв все свое состояние. В Лондоне он принадлежал к нашему кружку, и ему скверно пришлось. На свою беду он пристрастился к азартным играм и, верно, родился под несчастной звездой — всегда проигрывал втрое больше, чем выигрывал. Я вот никогда себя так не терзал. Уж если тратить деньги, то так, чтобы получить за них радости сполна. А какой толк транжирить их на воров и шулеров? Ну, а наживать деньги… до сих пор мне хватало того, что у меня есть, и думать, как раздобыть больше, по-моему,
«Значит, Лоуборо, это был последний раз?» — спросил я, подходя к нему.
«Предпоследний!» — ответил он с угрюмой улыбкой, кинулся назад к столу, хлопнул по нему ладонью и, заглушая звон монет, глухие ругательства и проклятия, громовым голосом произнес нерушимую клятву, что это испытание судьбы будет действительно последним, и пусть его постигнут самые страшные кары, если он еще когда-нибудь возьмет в руки карточную колоду или стаканчик с костями. Затем он удвоил свою предыдущую ставку и объявил, что готов играть с кем угодно. Гримсби тотчас принял его вызов. Лоуборо оскалился на него, потому что Гримсби слыл столь же удачливым, как он сам — неудачником. Однако играть они начали. Гримсби искусный игрок и не знает, что такое совесть. Не берусь утверждать, воспользовался ли он лихорадочным слепым нетерпением Лоуборо, чтобы обхитрить его, но, во всяком случае, тот снова проиграл и побелел как мертвец.
«Попробуйте-ка еще», — посоветовал ему Гримсби, перегибаясь через стол и подмигивая в мою сторону.
«Мне не на что пробовать», — ответил бедняга и скривился в улыбке.
«Так Хантингдон вам одолжит, сколько захотите», — говорит Гримсби.
«Нет. Вы же слышали мою клятву?» — ответил Лоуборо и отвернулся в унылом отчаянии. Тут я взял его под руку и увел.
«Самый последний раз, Лоуборо?» — спросил я, когда мы вышли на улицу.
«Самый последний», — ответил он, хотя я, признаться, ожидал другого. Я проводил его домой, то есть к нам в клуб, потому что он слушался меня, как малый ребенок, и начал отпаивать коньяком с водой, пока он немного не повеселел, а вернее, чуть-чуть ожил.
«Хантингдон! Я погиб!» — воскликнул он, когда я налил ему третью рюмку. (Первые две он выпил молча.)
«Вовсе нет, — возразил я. — Ты убедишься, что человек способен жить без денег так же весело, как черепаха без головы или оса без брюшка!»
«Но я весь в долгах, — продолжал он. — Совсем запутался. И никогда, никогда не сумею расплатиться!»
«Ну и что? Люди и получше тебя жили и умирали в долгу, как в шелку, а тебя в тюрьму не могут посадить, потому что ты пэр!» — И я налил ему четвертую рюмку.
«Но я ненавижу долги! — крикнул он. — Не для того я был рожден, и мне это невыносимо!»
«Стерпится слюбится», — сказал я и смешал коньяк с водой для пятой рюмки.
«И я потерял мою Каролину!» — Тут он захныкал, потому что коньяк его разнежил.
«Пустяки! — возразил я. — На свете найдется еще много Каролин».
«Для меня есть только одна, — ответил он с меланхоличным вздохом. — Но будь их хоть пятьдесят,
«Найдется такая, которая польстится на твой титул. А твое родовое поместье — майорат, и так при тебе останется».
«Жаль, что я не могу его продать и расплатиться с долгами!» — пробормотал он.
«А кроме того, вы могли бы попробовать еще разок, — сказал Гримсби с порога. — Я на вашем месте обязательно рискнул бы еще раз. И не остановился на полдороге».
«А я не буду, слышите?» — крикнул Лоуборо, встал и вышел из комнаты, еле держась на ногах, потому что коньяк ударил-таки ему в голову. Он тогда к нему еще не привык. Но потом научился искать в нем утешение от бед.
Свою клятву больше никогда не играть он, к нашему удивлению, сдержал, как ни искушал его Гримсби нарушить слово, но теперь мучился из-за новой страсти, так как вскоре обнаружил, что демон вина по черноте почти не уступает демону игры и избавиться от него столь же трудно — особенно когда добрые друзья всячески стараются посодействовать тебе в утолении неутолимой жажды.
— Значит, они сами демоны! — вскричала я, не в силах сдержать негодование. — И вы, мистер Хантингдон, видимо, первым начали его искушать!
— А что мы могли сделать? — ответил он с упреком. — Поступали мы так из доброты: просто смотреть не могли, как бедняга мучается. Кроме того, он такое на нас наводил уныние! Сидит насупившись и молчит, а про себя с похмелья оплакивает утрату невесты и утрату состояния. Но стоило ему выпить немного, то хоть сам он и не веселился, зато служил верным источником для нашего веселья. Даже Гримсби и тот посмеивался над нелепыми его утверждениями — они были ему куда больше по вкусу, чем мои шутки или балагурство Хэттерсли. Но как-то вечером, когда мы сидели за вином в клубе после обеда и все очень веселились, Лоуборо предлагал один дурацкий тост за другим, слушал наши забористые песенки и хлопал им, хотя сам не присоединялся, а потом вдруг смолк, оперся лбом на руку и отставил рюмку. Впрочем, тут ничего нового не было, а потому мы на него внимания не обращали и продолжали свое, как вдруг он поднял голову и прервал наш хохот, воскликнув:
«Господа, чем все это кончится? Можете вы мне ответить? Сейчас же! Чем все это кончится?»
«Адским пламенем», — пробурчал Гримсби.
«Верно! Я и сам так думаю! — говорит он. — Ну, так я вот что вам скажу….»
«Спич! Спич! — завопили мы все. — Тише! Лоуборо скажет спич!»
Он спокойно выждал, а когда гром рукоплесканий и звон бокалов стих, продолжал:
«Господа, я просто полагаю, что нам лучше не продолжать. Мы должны остановиться, пока еще возможно».
«Вот-вот!» — завопил Хэттерсли и пропел:
Погоди! Остановись, Грешник обреченный! Бражничать остерегись На краю геенны!«Совершенно верно, — отвечает его милость с серьезнейшей миной. — А если вы решили рухнуть в бездну, то я вам не товарищ и даю клятву, что не сделаю к ней больше ни шагу. Что это?» — спросил он, беря свою рюмку.
«А ты попробуй», — посоветовал я.
«Это адское варево! — крикнул он. — Отрекаюсь от него навеки!» — И выплеснул вино на стол.
«Налей-ка! — сказал я, протягивая ему бутылку. — И выпьем за твое от него отречение».
«Это чистейшая отрава, — говорит он и хватает бутылку за горлышко. — Больше я ее ни капли в рот не возьму! Я бросил игру и это тоже брошу! — И он уже собрался вылить вино на стол, но тут Хэттерсли вырвал у него бутылку. — Так пусть же проклятие падет на вас! — крикнул он тогда, попятился к двери, завопил: — Прощайте, злые искусители!» — и скрылся под хохот и рукоплескания.
Мы не сомневались, что на следующий день увидим его среди нас, но, к нашему удивлению, его место осталось пустым. Прошла неделя, он не показывался, и мы было решили, что он и вправду сдержит свою клятву. Наконец как-то вечером, когда мы собрались почти все, вдруг входит он, безмолвный и мрачный, как привидение, и пытается проскользнуть незаметно на свое обычное место рядом со мной. Не тут-то было! Мы все повскакали на ноги, приветствуя его, наперебой спрашивали, чего ему налить, и уже наливали, но я-то знал, что лучше всего его утешит стопочка коньяка с водой, и уже смешал целительный напиток, но тут Лоуборо брюзгливо оттолкнул стопку и сказал: