Сестры Гримм
Шрифт:
– В детстве ты могла проделывать все это во сне, – говорит по телефону мама. Она звонит куда чаще, чем хотелось бы дочери.
– Ты всегда так говоришь, – отвечает Беа. – Прекрати, из-за тебя я чувствую себя ущербной.
– Por que? [29] Должно быть наоборот. Подожди немного и увидишь сама.
– Я всего этого не помню, и сейчас мне ничего об этом не говорит, так что… – Беа пожимает плечами. – Я знаю только одно – есть огромная разница между тем, что обо мне говоришь ты, и тем, как себя чувствую я сама.
29
Почему (исп.).
– Перестань
– Перестань меня пилить, – отвечает Беа. – И я вовсе не пожимаю плечами.
– Ты можешь лгать кому угодно, только не мне. Так ты роняешь свое достоинство, к тому же это чертовски раздражает. Por amor al… demonio! [30]
– Как же ты сама меня раздражаешь! – Беа хочется бросить трубку. – И я не понимаю, почему ты все время рассказываешь мне эти нелепые байки – на моем месте любой решил бы, что ты хочешь опять быть запертой в лечебнице Святой Димфны. Я-то думала, что тебе уже осточертела психушка.
30
Из любви к… дьяволу! (исп.)
Ее мама молчит.
– Если тебя кто-то подслушает, – продолжает дочь, не в силах упустить возможность лишний раз надавить на больное место, – они решат, что у тебя рецидив.
– Это лишь потому, что у большинства людей воображение на нуле, а ума и того меньше. Даже если ты проведешь их через врата и будешь держать за руку до самого рассвета, потом они все равно заявят, что это был всего лишь сон. Entiendes? [31] Если бы они заметили вспышку голубого света в своих черно-белых мирах, это взорвало бы их крохотные смертные мозги, если бы они увидели что-то необыкновенное, то разнесли бы это в прах с помощью рационалистических объяснений.
31
Понимаешь? (исп.)
Беа картинно закатывает глаза.
– Deja! [32] Перестань проявлять неуважение!
– Я его и не проявляю, – говорит Беа, досадуя на невероятную способность своей мама совершенно точно узнавать, как она реагирует на те или иные слова, даже когда они общаются по телефону.
– Знаешь, ты нравилась мне куда больше, когда была меньше.
– Ты все время мне это говоришь.
– Потому что так оно и есть, и я готова это повторить. Жду не дождусь, когда тебе исполнится восемнадцать лет, и я, наконец, получу мою дочь обратно.
32
Хватит! (исп.)
Беа хочет еще раз закатить глаза, но не делает этого.
Лео нравится ходить по улицам Кембриджа по вечерам и ночам, особенно когда в колледжах полно студентов и их мысли просачиваются сквозь древние камни, льются
В отличие от Лондона здесь ночные улицы обычно бывают пусты, если не считать горстки одиноких бродяг, слишком многие из которых спят перед фасадами магазинов.
На тротуары падает свет, и в освещенных окнах видны обитатели домов. Лео гадает, кто они, эти люди, чьи мысли он слышит, но имен не знает. За одним из окон он чувствует присутствие сестры Гримм, девушки, сила которой пока спит и которая понятия не имеет о том, что ее ждет.
Больше всего Лео думает о Голди. Интересно, что с ней произошло? Что ей сделал ее босс? Завтра он это выяснит. Парень надеется, что она сумела за себя постоять, что взяла и откусила его крохотный член. Он улыбается, вспомнив о том, что Голди прочла его дневник. К счастью, он не написал там ничего дискредитирующего, иначе было бы потеряно его огромное преимущество – элемент внезапности.
Более десяти лет назад
Выйдя за врата, вы видите перемену, она так неуловима, что почти не заметна. Лишь когда вы выходите из Навечья, когда рассеивается дым костров и ваши глаза приспосабливаются к более резкому свету, когда ноги переходят со мха на бетон и уши улавливают гудки машин и далекий собачий лай, вы замечаете, что стали немного скучнее, тупее и чуть-чуть грустнее. У вас тяжелеет голова, как будто вы плохо спали, и что-то беспокоит, как будто недавно вы получили плохую новость, но не можете вспомнить, в чем она состоит.
По мере того как вы все глубже заходите в тот мир, который знали всегда, мир, где все так знакомо, перемена чувствуется гораздо острее. Вся та уверенность в себе, то спокойствие и ясность, которые вы чувствовали в Навечье, куда-то исчезают. На вашу грудь давит печаль, затем она пронзает и ваше сердце. Вы чувствуете, как исчезают любые воспоминания о том, как вы когда-то смеялись, любая способность радоваться подобно тому, как тучи заслоняют свет на небе.
Хочется повернуться и бежать туда, откуда только что пришли, но вы знаете, что не можете это сделать. Вернуться нельзя до следующей первой четверти луны, до того, как врата откроются опять. И вы идете дальше, пока не перестаете замечать тупую боль своего разочарования и печали, поскольку теперь они стали такой же неотъемлемой частью вашего естества, как кровь, протекающая в ваших венах. Через какое-то время вы забываете, как чувствовали себя в Навечье, а потом забываете, что вы вообще были там.
– Ты же понимаешь, что я всего лишь хочу тебя уберечь, не правда ли, деточка?
Я кивнула. Мне хотелось сказать ма, чтобы она перестала называть меня деточкой, и спросить: «Уберечь от кого?», но я знала, что этот вопрос вызовет истерический страх, с которым не хотелось иметь дело. Когда мама бывала в таком настроении, было легче соглашаться со всем и ждать. Так что я отключилась, сделав глубокий вдох и словно нырнув под воду, чувствуя, как надо мной вихрятся течения тревоги, пока она болтает и болтает.
Мне хотелось сказать ей, что со мной все будет хорошо, что ей не о чем беспокоиться, поскольку я могу сама за себя постоять. Хотелось рассказать про моих сестер и про то, что получается делать в Навечье, но я знала, что она скажет, что я глупая девчонка, которой снятся фантастические сны или даже что-то похуже, а потом прочтет мне нотацию о бесконечных опасностях жизни. Так что просто задерживаю дыхание и продолжаю молчать.
Конец ознакомительного фрагмента.