Сестры Ингерд
Шрифт:
Очень много рассказывала о собственных внуках: о том, как они растут, чему научились, об их здоровье. Почти всегда добавляла несколько строк о няньке баронессе Анне де Мюрей, упоминая ее с особой теплотой и благодарностью. И вставляла пару слов о здоровье любимого сына. Единственный человек, который никогда не появлялся в письмах графини — моя сестра Ангела. Злословить за ее спиной госпожа Жанна не хотела, мудро не вынося сор из избы, но ни единого доброго слова сестрица явно не стоила.
Разумеется, проезжавшие мимо гости далеко не все попадали за наш стол: не всем это было по чину. Но путников всегда хорошо и плотно кормили, а при необходимости пускали на
Рассказами о том, как красавец граф Риноцци обогнал на большой королевской охоте его величество и в запале первым выстрелил в косулю, за что был отлучен от двора и отправлен в свои земли. Дополнительно шло известие о том, что на самом деле король давно злился на нахального графа из-за одной очаровательной, но легкомысленной фрейлины…
Все эти сплетни и разговоры становились мне известны уже на следующий день после посещения мастерской. Послушать заезжих торговцев собирались все: и домашняя прислуга, и мастера. Информация в этом мире распространялась слишком медленно, и такие посиделки заменяли людям походы в театры, кино и музеи.
Я знать не знала, кто такой граф Риноцци, но догадывалась, что, скорее всего, история достаточно правдива. Кроме столичных сплетен, до нас таким же образом доходили и новости из Партенбурга: юная графиня часто скандалит с мужем и недавно запустила в него вазой. Молодая графиня поссорилась со своим мужем прямо у ворот церкви и, когда граф с матушкой прошли на службу, приказала кучеру отвезти ее в замок, а назад карету не отправила. Старая графиня Партенбург составила для некой Кларимонды Люге хорошую брачную партию, из-за чего ее невестка сильно разгневалась и в день свадьбы отвесила новобрачной такую пощечину, что даже белилами не удалось скрыть синяк.
В общем и целом, семейная жизнь моей сестры была мне известна. И даже если сплетники слегка искажали истину, то во многие вещи я верила достаточно легко. Уж я то Анжелку знала прекрасно.
***
В Партенбург мы прибыли поздно вечером и прибыли не одни: на похороны графини съезжались соседи. Впрочем, нас с Рольфом, как близких родственников графской семьи, слуги приняли с почтением и устроили со всеми удобствами. Часть ночи я провела у тела госпожи Жанны, читая над ней молитву из лежащей на пюпитре огромной церковной книги. До меня по этой же книге читали другие прибывшие гости. Мне достался кусочек предутренних часов. В часовне при графском дворце не топили уже несколько дней: здесь лежало в гробу тело графини. Стоял лютый холод, который только подчеркивали трепещущие от сквозняка огоньки свечей и лампад.
Смерть резко обозначила все морщины на лице графини, а запавшие щеки ее, казалось, запали еще больше. Роскошный туалет из черной с золотом парчи резче обозначил холодную белизну сложенных на груди рук. Исхудавшие пальцы были унизаны кольцами, а кружевной ворот на шее скрепляла дорогая брошь. Волосы же были привычно убраны под белый чепец с тонкой кружевной каймой.
Смотреть на госпожу Жанну мне было тяжело. Лились слезы, а горло перехватывал спазм. Но прекращать чтение молитвы я не желала и потому, упрямо кашлянув и восстановив голос, продолжала проговаривать важные для нее слова.
С ее смертью мой мир не рухнул, а просто потерял частицу тепла. Когда-нибудь эта боль в груди затихнет. А пока я замерзшими губами выговаривала: «…и отпусти грехи ей, ибо не была она святой при жизни, но душой к тому стремилась…». Тихо потрескивали
Проводить графиню прибыло огромное количество народу. Благодаря морозам торопить похороны не имело смысла, и потому обряд проводился по старинном чину: людей родовитых хоронили на пятый или на десятый день, в зависимости от погодных условий. Считалось, что второй вариант более уважителен к покойнику: больше соседей успеет собраться, чтобы проводить в последний путь. Тело поместили в фамильный склеп на десятый день.
Как ни тоскливо это звучит, но похороны графини Жанны Паткуль прошли образцово и, кажется, принесли капельку успокоения Иогану Паткулю. Лично закрывая двери склепа, где только что он с Рольфом и другими мужчинами задвинул плиту на мраморном ящике, куда поместили гроб матери, граф очень тоскливо сказал:
– - Мама была бы довольна… Она не любила беспорядка и нарушения традиций…
Поминальная трапеза в замке прошла так, как ей и положено: тихо и печально. Для горожан были вынесены корзины с маленькими поминальными хлебцами. А на следующий день мы ходили на заупокойную молитву. Больше всего меня поражало, что Ангела хоть и не позволяла себе радостных улыбок и смеха, но и не предприняла ни единой попытки хоть как-то поддержать мужа. Напротив, держалась совсем отстраненно и с мужем не разговаривала.
Пусть она недолюбливала госпожу Жанну, но сейчас ее поведение казалось мне безумно жестоким: для графа эта смерть была очень сильным ударом. Он почти все время не сразу отвечал на обращенные к нему слова и быстро терял нить беседы. Благо, что рядом с графом постоянно находился сенешаль замка, который и отвечал на все вопросы и распоряжался церемонией.
По старому чину завтрак у места упокоения проводили не на десятый день, а на пятнадцатый. Так что, как и на похоронах виконта Лукаса, нам пришлось задержаться в замке. Кроме нас с Рольфом были и другие родственники семьи Паткуль, но совсем дальние, третьей и четвертой степени родства. Почти никого из них я раньше не видела, да и граф, похоже, знал их слишком мало.
Выбрав время, я попробовала поговорить с сестрой и заставить ее хоть немного пожалеть собственного мужа:
– - Ангела, зачем ты с ним так?! Госпожа Жанна – его мать. Прояви хоть каплю милосердия… Он ведь живой человек, Ангела.
Но госпожа графиня гордо прошествовала мимо меня в сопровождении двух мне незнакомых юных фрейлин и небрежно бросила на ходу:
– - Не лезьте не в свое дело, баронесса Нордман!
Рольф большую часть дня проводил рядом с графом и его людьми: сенешалем, еще одним довольно пожилым мужчиной, который, кажется, приходился графу Паткулю троюродным дядей. А я от всей этой тоскливой и тяжелой обстановки нашла себе небольшую разрядку в детской, где, одетые в неудобные траурные костюмчики, стесняющие и неуклюжие, сидели притихшие внуки госпожи Жанны.
Хельмут и Аделина были слишком малы и еще не понимали, что произошло. Дай Бог здоровья госпоже де Мюрей за то, что она не обделяла детей заботой и вниманием: слуги в замке, выбитые из колеи событиями, терялись и забывали делать самые обычные вещи. Например, принести дров в комнату детей. Так что госпожа Анна не только отдавала распоряжения прислуге в том, что касается детской, но и взяла на себя труд проследить, чтобы за прибывшими на похороны людьми ухаживали достойно, не забывая о всяких необходимых мелочах: вовремя поданной горячей воде и полотенцам, тех же дровах у камина, уборке и завтраках в комнату.