Сестры из Версаля. Любовницы короля

Кристи Салли

– А вы делите ложе?

Я покачала головой.

– Он не… он не… – Священник вперил свой взгляд в потолок, словно подыскивал в крашеных балках подходящие слова. – Он не… не в состоянии?

– Ох, нет. – Я чуть не умерла от страха, когда поняла, на что намекает священник. – Он… мы… вступили в брачные отношения.

Священник заметно расслабился, высморкался в истерзанный платок.

– Но он не остается… со мной. Мы… вступаем в отношения… а потом он уходит спать один в свою спальню.

Впервые с начала этого неприятного разговора священник посмотрел мне в глаза.

– В таком случае я не понимаю, в чем проблема,

мадам. Многие мужчины предпочитают спать в собственных постелях. Вы же не можете утверждать, что он избегает выполнения супружеского долга? – В голосе священника слышалось явное осуждение, как будто я намеренно вводила его в заблуждение.

Я готова была сгореть от стыда.

– Вы можете утверждать, что он не выполняет по отношению к вам супружеский долг? – повторил он свой вопрос.

– Нет, не могу, – призналась я.

Я написала маме с просьбой разрешить мне вернуться и жить с сестрами на Набережной Театинцев. Мама ответила, что мне нужно перестать жалеть себя и жаловаться, что мой муж – грубиян. Она написала: «Не имеет значения, что вы разные люди. И не пытайся заставить себя полюбить его. У него своя жизнь, у тебя – своя».

И в чем же заключается моя жизнь? Я совсем отчаялась, раз за разом задавая себе этот вопрос. В бесконечных днях, которые я проводила в этом уединенном замке, будучи замужем за человеком, который меня не любит? Б'oльшая часть письма мамы была посвящена подробному описанию ее яркой и насыщенной жизни в Версале. Как же мне хотелось быть там!

Когда моя свекровь не прислуживала королеве, она иногда приезжала на целый день – посмотреть, как я веду хозяйство. Не могу сказать, что я не пыталась полюбить Анну-Мари-Франсуазу, это было бы нечестно по отношению не только к моему супругу, но на самом деле по отношению к моей семье в целом, поскольку свекровь являлась еще и моей дальней родственницей, теткой, но ее визиты раздражали и утомляли меня. Если в канделябрах оставались слишком маленькие огарки свечей или поданный суп казался ей чересчур постным и холодным, она тут же давала мне об этом знать. Анна-Мари-Франсуаза состояла в родстве с супругой последнего короля, мадам де Ментенон, [1] но была ее бедной родственницей. Когда ее колкости становились чересчур едкими, я думала: «Она дочь нищего землевладельца, никто! Но если она – всего лишь дочь обедневшего графа, что заставило меня выйти замуж за ее сына?»

1

Фаворитка короля Людовика XIV, затем его законная жена, хотя и не возведенная в ранг королевы (как подданная Франции, не имевшая царственного происхождения).

Как-то весной она приехала без предупреждения и выглядела мрачнее, чем обычно.

– Вы захворали? – воскликнула я, но тут же одернула себя: в голосе моем было больше надежды, чем тревоги.

– Нет, глупышка, не захворала. Я вообще редко болею, слава Богу. Ни разу в жизни не слегла от недомогания. Мы должны поговорить безо всякой спешки. Вам известно, что сегодня за день?

– Четверг, – ответила я, однако сразу же усомнилась.

Свекровь заставила меня нервничать. А может быть, сегодня пятница? Нет, я уверена – четверг, а не пятница. На обед подавали кролика. И тут я вспомнила, что сегодня годовщина моей свадьбы.

– Сегодня

годовщина моей свадьбы, – удивленно произнесла я. – Ровно два года назад я вышла замуж.

Я была сбита с толку: супруг обязан навестить жену в годовщину их свадьбы. За этим свекровь и приехала?

– Луиза-Жюли, у вас не было выкидышей, если я не ошибаюсь?

И тут же меня осенило, зачем она явилась.

– Вам должно быть стыдно! – воскликнула свекровь. – Луи-Алекс заверяет меня, что свой долг по отношению к вам он выполняет, и тем не менее – ничего!

– Но Луи-Александр редко здесь бывает, – пропищала я. – Мне известно, как женщины беременеют. И уж точно, если бы Луи-Александр хотел ребенка, он наведывался бы чаще!

– Какая бесстыдная ложь! – заявила свекровь. – Луи-Алекс предупреждал, что вы будете во всем винить его. Он приезжает так часто, как позволяет ему долг. И это при его занятости и огромных расходах. Ехать сюда далеко, но он знает свой долг. Он наведывается сюда не меньше двух раз в месяц. Не смейте лгать, говоря о своем супруге.

Меня возмутила несправедливость ее обвинений.

– Он приезжает не чаще чем раз-два за сезон, и исключительно на охоту. И когда он здесь, он не… я не всегда вижу его в своей постели.

– Вы называете своего супруга, моего сына, лгуном?

Неожиданно я поняла, насколько сильно ненавижу ее. Зелия, наша мудрая гувернантка, учила нас, что нельзя говорить, что кого-то ненавидишь. «Ненависть» – очень сильное слово, предупреждала нас Зелия, поэтому нам позволено было говорить «недолюбливаю». Но внезапно я осознала, что не просто недолюбливаю свекровь, а люто ненавижу ее.

– Он лжет! – ответила я категоричнее, чем намеревалась. Наверное, еще никогда в жизни я не говорила так безапелляционно. – Он никогда сюда не приезжает! Я совершенно одна в этом ужасном доме! И как же меня благословит Всевышний ребенком, если мой супруг здесь не бывает?

Анна-Мари-Франсуаза пренебрежительно посмотрела на меня.

– Так и знала, что этот разговор будет пустой тратой времени. Вы назвали моего сына лгуном и обидели этот дом. – Она встала и, гордо выпрямившись, произнесла: – Держите себя в руках, мадам. – А затем, развернувшись, чтобы уйти, прошипела: – На прощание поведаю вам историю моей дальней родственницы, мадам де Вийетт. Когда она оказалась бесплодной, супруг решил, что с него хватит, и отослал ее в монастырь. Моя сестра в Пуасси с радостью примет вас, если жизнь в браке вас не устраивает. Ведь монастыри не только для монахинь и рябых девиц.

Она ушла, а я в страхе осталась сидеть одна. Не хотелось разочаровывать Зелию, но после этого разговора я поняла, что от всей души ненавижу свекровь. Я ее терпеть не могу. Я произнесла эти слова вслух, обращаясь к стенам, каминному экрану, канделябрам и двум мягким креслам: я ее ненавижу. Я ее ненавижу и… желаю ей смерти. Ибо тогда я смогла бы покинуть этот дом и наконец-то начать жить.

На следующий день я даже не пошла покаяться в церковь.

Прошел целый год, прежде чем все изменилось. Я как раз занималась новыми чехлами для двадцати четырех неудобных стульев, выстроившихся вокруг старого массивного обеденного стола. Рядом со мной находилась служанка Якобс, единственная из местных девушек, которую я могла выносить. Она, в отличие от меня, ловко управлялась с иголкой и излучала спокойствие одним своим присутствием; нас в детстве почти не учили шить.