Сестры озерных вод
Шрифт:
Все было продумано до мелочей. Полина рассекала черной грудью спокойную воду и мысленно раз за разом возвращалась к каждому шагу, что привел их к сегодняшней ночи, полной томительного ожидания.
Чужака, пересекшего границу леса, они почуяли одновременно. Вскинули головы к небу, зашумели, забили крыльями по воде. На мгновение Поляше даже показалось, что спящий заворочался на дне, пробуждаясь. Но нет, конечно, нет. Им оставалось ждать, когда незваного гостя почует наследничек ушедшего в небытие Хозяина леса. Даже с последней жертвой они были согласны смириться. Но наследник пришел один. Опустился на колени перед озером,
Лишь потом посмотрела, кого принесла ей в подарок судьба. Ожидала увидеть тонкие черты красивого лица, острый подбородок, пухлые губы, словом, племянничка своего, Олежку. Но водой давился волк. Всклокоченный, яростный, испуганный до смерти Демьян. Она сама чуть воды не наглоталась, ослепленная секундной вспышкой боли. Любая женщина потащила бы утопленника вверх, спасла бы, выволокла на берег, завыла над ним, покрывая любимого мужчину поцелуями. Любая лебедица бы в испуге отпрянула, бросилась бы прочь от тонущего волка.
Но она не была ни женщиной, ни лебедицей. Да и он ни мужчиной, ни волком не был. Берегиня да лесовой. Хороша парочка. Так и бултыхались они, один — прощаясь с жизнью, другая — приветствуя ее. Поляша ловила бешеный взгляд прозрачных глаз Демьяна, слышала, как льется в грудь ему стылая вода, и думала: глупый мой, глупый. Такой же, как отец твой. Столько лет водить к озеру безумцев, но так и не догадаться, кого кормишь дарами этими.
Но всему приходит конец. Лесовой Батюшка умер, болотнику неоткуда взяться. Время закончить все, Великое. Время открывать глаза.
Вот тогда краям этим даруются покой и справедливость. Лесу останется лесное, озеру — озерное. Не станет больше злых людей, что пили чужую силу. Одни лишь верные лебедушки. Только сына бы успеть обнять, успеть окунуть его, как кутенка, в воды жизни, чтобы он прозрел и встал на путь истинный. Путь того самого сына. На путь лесного Батюшки. Вот тогда и заживем. Ох, как заживем!
Полина проскользнула мимо затхлой отмели и направилась прочь, к берегу, который не стал еще склизким и гнилым. Ей хотелось обернуться девушкой, пройтись по острым камням, размять ноги, закружиться с сестрами, переплетаясь нагими телами, тонкими веточками, жарким духом. Ей хотелось воспеть эту ночь — ночь великих надежд — и запомнить ее такой — предвкушающей, томительной, сладкой. Кто знает, может, в следующий раз в их хоровод вступит сам спящий? Пробудившийся, могучий, справедливый, знающий, как жить им и кем быть. Поляша первой протянет ему ладонь, склонит голову, почувствует, как легким поцелуем он отметит ее главной своей служительницей. А сестры-берегини звонко рассмеются от счастья, скрепляя их союз.
Так и будет, все так и будет. Поляша успела взлететь на крутой берег, скинуть перья, поежиться на ночном ветру, а потом пришла боль, а потом пришел страх. В горло хлынула густая жижа, тело сковал холод болотной топи. Она не помнила, как упала, не видела, как сестры ринулись к ней, а за ними следом потянулся лебединый пух. Обдирая нежную кожу о камни, они донесли ее до полянки, уложили на мягкую траву, принялись гомонить испуганно, словно забыли, что вовсе не птицы.
Но Поля видела только сына — круглое лицо, рыжие веснушки, на бледной коже они темнели, как брызги лесной глины,
Растворяясь в темноте безумия, Полина успела вспомнить спокойно, почти равнодушно в своей ярости: зазовки никогда не приходят сами, они не охотятся в ночи на чужих детей. Вызвать чудище, порожденное болотом, может лишь сила, равная ему Сила Матушки леса. Ненавистной старой ведьмы, которая, кажется, снова одержала победу.
— Отпусти! — бушевала Глаша, отталкивая от себя руки сына. — Пусти! Пусти! Убью, падаль!
Ярость наполнила старое тело небывалой силой. Пусть по ввалившимся от времени и горестей щекам текли жгучие слезы, бабка продолжала рваться к поверженной сестрице, ведомая одной лишь жаждой мщения.
— Нельзя, нельзя так, — пытался вразумить ее Олег, оттаскивая в сторону, роняя на мох и хвою.
Он с трудом понимал, что происходит. Весь этот день связался в один узел бессмысленных блужданий между домом и лесом. Когда жар схлынул и тетка Глаша устремилась в лес, он побежал следом. А куда было деваться? В сердце билась тревога за братьев — и того, что остался захлебываться жижей на столе, и того, что ушел вслед за Матушкой. Он ожидал увидеть на поляне кровь и смерть, как бывало, когда род их приносил жертву лесу, а вместо этого заметил лишь тень, скользнувшую в топь. Тень, которая утащила за собой Степушку.
И пока тетка Глаша каталась по траве, силясь выцарапать глаза сестре, и пока пришлая девка смотрела на них, окаменев от ужаса, Лежка думал лишь об одном: он здесь чужой. Он помнил все, что случилось с ним, но ничего не понимал. Законы, по которым жил род, были для Олега лишь правилами, придуманными строгой Матушкой. Остальные же видели в них нечто большее. Как и в тени, вернувшейся в болото.
«Зазовка, — подсказала Олегу неутомимая память. — Это была зазовка».
Видать, кто-то говорил о ней, а Лежка услышал. Если постараться, он смог бы вспомнить тот разговор. Но какая с того польза? Какой прок? Помни хоть шорох каждой ветки в чаще — если она тебя не принимает, то не стать тебе лесу своим. Никому не стать, никогда, нигде.
— Разними их! — крикнула пришлая девица, странная в своем безумии, опасная в остроте зорких взглядов, и Лежка послушался, он привык слушаться женщин леса.
Разнял, повалился на траву вместе с теткой, пока Матушка пыталась вдохнуть пережатым горлом.
— С-сука! Что натворила… — Глаша сбросила с себя руки сына и сумела подняться. — Ты понимаешь хоть что?
— Получше тебя!.. — Голос Аксиньи совсем осип. — Я Демушку вернула, Хозяина нашего… Он сейчас сюда придет…
Глаша прижала ладони к щекам.
— Совсем спятила, сестрица… Болото не отдает своего, не меняет… Никого не слушает.
— Это тебя оно не слушает, старая ты дура. — Аксинья попыталась пригладить растрепанные волосы, стряхнула комья грязи, облепившие подол. — А я Матушка всему, что здесь живет.
— Живет! А болото мертвое. — Глаша вздрогнула всем телом. — И сыночек наш… Степушка… — Всхлипнула, зажевала губами, вот-вот зарыдает, но сдержалась, только шагнула к сестре. — Коли тварь эта тебя слушает, вели ей вернуть мальчика!