Сестры-соперницы
Шрифт:
— Я бы сказала, что у вас около двух месяцев, госпожа. Некоторые просто созданы для этого. У вас роды будут легкими, это я обещаю. Фигура у вас очень подходящая. Тонкая талия и широкие бедра — как песочные часы, для родов лучше не придумаешь.
— Ты меня успокаиваешь…
— О, я свое дело знаю. Тут, в лонгриджских окрестностях, нет ребенка от восьми и младше, кому я не помогала бы родиться на этот свет. А те, кто постарше, так им моя мать помогала. На меня вы можете положиться. Я от вас ни на минутку не отойду.
— Ну, сейчас еще рано об этом говорить.
— А вы не сомневайтесь,
Грейс вдруг умолкла, и я тут же спросила:
— Так, значит, она помогала и первой жене генерала?
— В том, что бедняжка умерла, нет вины моей матери. Она заранее сказала, что роды будут непростые. Госпожа была очень уж слаба, и мать знала, что ей не выкарабкаться, но все, что могла, она для нее сделала. Только без толку это. Будь ты лучшей в мире повитухой, против судьбы не попрешь. Но она, конечно, совсем не то была, что вы. Вы-то сильная, здоровая. Про нее нечего даже вспоминать…
— Я все-таки хотела бы узнать о ней побольше, Грейс.
Она поджала губы.
— Я думаю, вам нечего на пустом месте огород городить, госпожа. Вам нужно сейчас думать про своего будущего ребенка. Я знаю, что в апреле вы будете держать на руках малютку и называть его верхом совершенства.
Я улыбнулась. Судя по всему, она уже примеряла к себе роль няньки.
Настроение мое улучшилось. Было очень приятно сознавать, что, когда придет мой час, мною займется самая лучшая в мире повитуха.
Прибыл гонец с письмом от Ричарда. Его опасения относительно беспорядков на севере не подтвердились, и ситуацию удалось взять под контроль. Он собирался прибыть домой до конца этого месяца.
Я решила, что уже можно написать ему о моих предположениях, которые, наверное, обрадуют его:
«…У меня, конечно, нет уверенности, но это, видимо, так. Грейс, превосходная повитуха, которую мать обучила всему, что знала сама, прекрасно разбирающаяся во всех этих делах, абсолютно уверена и даже начала обращаться со мной как с бесценным изделием из фарфора. Ко времени вашего возвращения можно будет говорить об этом с полной уверенностью, но уже и сейчас я очень счастлива, поскольку сама чувствую, что это произошло.
В Тристан Прайори я еще ничего не написала. Моя мать, конечно, обрадуется, но начнет беспокоиться. Думаю, мне ничего на свете так сильно не хочется, как встречи с мамой и сестрой».
Через неделю пришло письмо от Ричарда. Видимо, он немедленно по получении вестей от меня сел писать ответ.
Он писал:
«Моя дорогая жена!
Ваше письмо принесло мне огромную радость. Я прошу вас бережно относиться к своему здоровью. Я постараюсь приехать домой как можно скорей — видимо, к концу месяца. Надеюсь, что в этот раз останусь с вами надолго, если, конечно, не возникнут какие-нибудь непредвиденные обстоятельства. В данный момент это выглядит
Ваш муж, Ричард Толуорти».
Прочитав письмо, я улыбнулась. Назвать его страстным признанием в любви было трудновато, но оно было искренним, и каждое его слово выглядело правдивым. Ничего иного я и не ожидала.
Однажды ночью я мучалась бессонницей. Я лежала в огромной кровати и размышляла о том, как Ричард приедет домой, как мы с ним будем говорить, как вместе будем обсуждать будущее нашего ребенка. Жизнь показала мне еще одно свое измерение. Должно быть, мысль о том, что я становлюсь матерью, изменила меня. Я стала старше, умней. Я обязана была измениться. Теперь для меня начнется новая жизнь. Интересно, справлюсь ли я с ее требованиями?
Мать, конечно, обрадуется, но и немножко встревожится. Сама она целых пять лет ждала ребенка, моего брата Фенимора и, несомненно, порадуется за меня, поскольку не каждая молодая супруга могла бы понести так быстро, как я.
Лежа в кровати, я шепотом беседовала с Берсабой, придумывая ее ответы. Мне до сих пор казалось непостижимым, что наши жизни вдруг разошлись в разные стороны после того, как многие годы мы провели бок о бок.
И вот, когда я так лежала и размышляла, в ночной тишине послышался какой-то странный звук. Я не совсем была уверена, но мне показалось, что зазвучал смех… странный, зловещий смех, который никак нельзя было назвать радостным. Я села в кровати и глянула в сторону окна. Мелькнул и тут же пропал свет. Затем это повторилось.
Я поняла, где это происходит. Замок!
Я вскочила с кровати, быстро набросила на плечи халат, подошла к окну и стала пристально вглядываться в кромешную тьму. Вновь послышался смех, потом раздался пронзительный крик. Странно, очень странно…
В маленьком замке кто-то был.
Из этого окна я могла увидеть только башенки, но ведь существовала комната, из которой открывался гораздо лучший вид.
Я зажгла свечу, поднялась по винтовой лестнице и вошла в комнату Замка. В рассеянном свете луны она выглядела жутковато. Встав у окна, я подняла свечу. Теперь в оконном стекле мне было видно только отражение собственного лица. Пришлось поставить свечу на стол и вновь вернуться к окну. Я забралась на приоконную скамью и вновь начала вглядываться во тьму, где находились башни замка.
И тогда опять появился свет. Он загорался и гас. Это выглядело так, словно башенные зубцы периодически закрывали какой-то фонарь.
Я открыла окно и высунулась наружу, пытаясь получше разглядеть замок, а потом вдруг поняла, что вижу чье-то лицо. Оно появилось на зубчатой стене — одно лицо без тела, лицо, которое было обращено прямо ко мне.
Я почувствовала, как кровь застывает в моих жилах, насколько нечеловеческим выглядело это лицо, несколько долгих секунд смотревшее именно на меня. Потом лицо исчезло, тут же погас и свет.