Сестры. Дом мертвеца
Шрифт:
Потом он стал появляться в баре, где Наташа работала официанткой сутки через двое, сбиваясь с ног. После смены ей еле хватало двух выходных, чтобы прийти в себя. И не то чтобы Алик ей не нравился, как раз наоборот, а просто от хронической усталости она отказывалась «продолжить с ним программу».
Тогда он стал у них завсегдатаем. И только когда мама поехала со Светкой в деревню к подруге, Наташа согласилась пойти с ним в казино. В тот день она выиграла, правда, немного, но настроение поднялось, спутник оказался надежным и молчаливым, после казино они переезжали с места на место,
Квартира выглядела, точно после бомбежки. Женской руки явно не хватало. С первого взгляда ясно было, что человек живет один. Наташа огляделась и, ни слова не говоря, принялась за уборку, а он молчал и усмехался. Прибрала и решила ехать домой. Но он ее не отпустил, сказав: «Хорошая жена из тебя получится». Когда вернулись мама со Светой, они уже жили вместе, а маме осталось только всплескивать руками: «Ни на минуту нельзя оставить!»
Вышло так, что он освободил ее и от тяжелой работы, и от вечной нехватки денег, и от хлопот с больницами и садиками. Дина в детский сад не ходила, потому и не болела. Мама перестала упрекать Наташу в легкомыслии и стала как шелковая. Жизнь наладилась, и за все это Наташа была благодарна мужу. Есть, конечно, девушки, которым сколько ни дай – все мало, но она была не из их числа. Ей было с чем сравнивать...
В коридоре послышались легкие быстрые шаги и в кухню влетела возбужденная Дина.
– Мам, – Дина протянула Наташе листок с рисунком, – смотри, это парк, а вот бабули с семечками.
– Красиво, – неуверенно похвалила Наташа, разглядывая толстую бабу с синим лицом выпивохи в черном плюшевом шушуне.
Картинка была слишком уж реалистичной, да еще с каким-то намеком: на голове у бабы росла решетка, подразумевавшая ограду парка. Наташа предпочла над этим не задумываться. Столько времени она провела в ожидании, а завтра они увидятся с Аликом, будут вместе, всей семьей, и все пойдет по-старому.
Последнее время у Алика были серьезные неприятности. Сначала с аэропортом, потом с рынком, но она знала своего мужа: трудности его только заводили. Завтра, скорей бы уж наступило это завтра...
– Мам, представляешь, продавец семечек подумала, что Светка – моя мама. Так и сказала: «Нарожают такие детей, а потом за ними не смотрят...»
Дина поглядела вопросительно, надеясь на сочувствие. Но Наташа вздохнула и произнесла неожиданное:
– Диночка, давай ты будешь Свету жалеть и любить. У нее ведь не было того, что есть у тебя, оттого она невеселая. Ей не хватило в детстве игрушек и радостей, а у тебя они есть.
– А сама-то она никого не жалеет и не любит, – буркнула Дина.
– Ее недолюбили, трудно нам было. Ну я тебя прошу, ты ведь умная и добрая. Ты все у меня понимаешь.
С последним Дина совершенно согласилась, а про просьбу тотчас забыла. Да и как можно жалеть и любить того, кто сам этого не хочет? Против его желания что ли? Светка ведь в ее любви не нуждается, это ясно. Может, в чьей-нибудь другой, но уж точно не в Дининой. Сестра смотрит на нее, как на мелочь, путающуюся под ногами.
День
Мама посадила Дину на заднее, сиденье, а сама села рядом с водителем, дядей Мишей. Дина никак не хотела успокоиться и вертелась как заводная:
– Мам, – теребила она Наташу, – а Светка сегодня чего опять злая? Она нам отраву в еду не подсыплет?
Водитель Миша засмеялся, а мама недовольно буркнула:
– Не говори ерунды.
– А чего она...
До больницы доехали быстро. Пристроились в хвост очереди из автомобилей. Стояла жара, окна машины были открыты, но выходить Дине не разрешали. Мама непрерывно подкрашивала губы и поправляла прическу. Дядя Миша все время выходил курить. Папу все не выписывали и не выписывали. Дина уже истомилась в ожидании. Она то зажмуривала глаза, предполагая, что на счет три она их откроет и увидит папу, то вовсе забывала, зачем она тут сидит, вспоминая учительницу по скрипке Юлию Владимировну в черных чулках.
Такие чулки она себе обязательно попросит, как только ей исполнится десять лет. Светке, например, тринадцать, а ходит она в одних и тех же широких штанах. «Похожа на мешок картошки с ногами», – неодобрительно подумала Дина.
Потом она подумала об Илюше. Ей захотелось его увидеть, и чтобы он на нее глядел вопросительными глазами из-под красивых, как у девочки, ресниц, и держал руки в карманах, хотя Дина ему сто раз говорила, что руки в карманах держать неприлично. Потом она передумала все свои мысли и начала вертеться.
– Ма-а-м, ну можно мне выйти, я писать хочу....
– Господи, ну неужели посидеть не можешь, ведь скоро уже...
А как тут сидеть-то? Смотреть было совершенно не на что. Дина в сотый раз принялась разглядывать забор, поверх которого завивалась в спираль проволока с колючками, окошко, в которое люди сдавали свертки, милиционеров, двух женщин, одна из которых уже в десятый раз принималась плакать, вытаскивая из сумки мокрый носовой платок. «Рева какая-то противная», – подумала Дина. Мама вдруг завертелась, ища что-то в сумке, и достала из нее зеркало и платок, но он у нее оказался чистый и розовый. Она промокнула глаза, в которых тоже почему-то выступили слезы, и снова посмотрелась в зеркало.
– Сколько же можно ждать, узнать бы у кого, что ли... – с тоской спросила Наташа куда-то в пространство.
– Толик вон идет, – подал голос дядя Миша.
Подошел Толик и наклонился к открытому окну:
– Скоро уже. Сейчас одного выписывают, следующий – Алик.
Дина снова посмотрела на милиционеров, на женщин с сумками, на реву с грязным платком, и ее вдруг пронзила догадка.
– Мам, а ты знаешь, что это тюрьма?
Наташа резко повернулась, и глаза у нее сузились.